Читать книгу "Случайная женщина - Джонатан Коу"

Но стоило первоначальному возбуждению улечься, все вернулось на круги своя. Бобби первым вышел из-за стола. Родные пугали его, и ему не терпелось сбежать к себе, наверх, к одиноким и тайным радостям. Когда он ушел, наступила долгая пауза.

— Мне надо делать уроки, — сказала Мария.

— Нельзя мешать девочке заниматься, — подхватил отец, — как бы мы ею ни гордились.

И принялся мыть посуду.

Мария поднялась в свою комнату и еще долго сидела, размышляя, мечтая, ожидая чего-то. Этот зимний вечер ничем не отличался от прочих. Снизу доносился звук телевизора, с улицы стук — то голые ветки розового куста стучали в окно. Отодвинув занавеску, Мария смотрела на проезжавшие мимо машины с зажженными фарами, на обледеневшую дорогу, на звезды и набегавшие время от времени облака.

В ту пору Мария и ее родные обычно так и проводили вечера.

2. Мир выразительных взглядов

Когда Мария вспоминала годы, проведенные в Оксфорде, что, к ее чести, она делала не часто, ей казалось, что там всегда сияло яркое солнце. Мы можем без опаски предположить, что в реальности дела обстояли несколько иначе, но, с другой стороны, кто сказал, что нас — или Марию, если на то пошло, — заботит реальность. Если оксфордские воспоминания Марии купаются в солнечном свете, нам следует, по крайней мере, отнестись к этому с уважением, сделав разве что исключение для третьей главы, настроение в которой будет более осенним. Тем самым я хочу дать вам понять, как станут развиваться события. Итак, в Оксфорд Мария прибыла осенью, ярко-голубой осенью. Ее колледж — название которого мы уточнять не станем, пусть себе живет спокойно, — выглядел очень симпатично, даже с точки зрения Марии. Она обнаружила, что ей придется жить в одной комнате — точнее, в одном жилом блоке — с девушкой по имени Шарлотта. Мария предпочла бы жить одна. В первый же вечер девушки, устроившись перед камином, проговорили далеко за полночь. В результате между ними возникла стихийная и взаимная антипатия.

— Друзья называют меня Чарли, — сообщила Шарлотта. — А тебя как?

— Мария.

Разговор постепенно выдохся. На затянувшуюся паузу первой посягнула Шарлотта:

— Согласна ли ты, Мария, что между людьми существует особый вид молчания, когда слова не нужны, и это означает вовсе не конец, но начало взаимопонимания?

— Да, — ответила Мария и добавила про себя: «Но у нас не тот случай».

— Согласна ли ты, Мария, — спустя несколько минут продолжила Шарлотта, — что люди иногда так смотрят друг на друга, что их взгляд выражает больше, чем тысячи слов, и при этом многое оставляет невысказанным?

— Да, — ответила Мария, отворачиваясь.

— Сколько всего можно высказать одними глазами! Взгляды невероятно много значат! Знаешь, что я собираюсь изучать в Оксфорде, Мария?

— Китайский?

— Я имею в виду, кроме китайского. Людей. По тому, как люди смотрят друг на друга, можно немало узнать о них. А знаешь что, Мария? Я и тебя научу. Научу распознавать людей по глазам, улыбке, по их речам и недомолвкам. Мы будем вместе этому учиться.

Вот так Шарлотта призналась в болезненном пристрастии к сплетням.

Шли дни, недели, они всегда проходят, что с ними ни делай. Мария и Шарлотта начали заводить друзей в стенах колледжа и за его пределами. Шарлотта завела куда больше друзей, чем Мария. Марии это давалось нелегко. Кроме того, она полагала, что дружба как явление трудно поддается пониманию. Например, одно время она дружила с девушкой по имени Луиза, но их отношения скоро сошли на нет, пока же они длились, особого тепла в них не наблюдалось, потому дружескими эти отношения назвать было никак нельзя. Мария и Луиза вместе ходили на лекции, на семинары, их объединяла схожесть литературных вкусов, в частности равнодушие к творениям Джефри Чосера, вялая реакция на стихи Роберта Хенрисона и неприязнь к сочинениям Томаса Мэлори. (Правда, иногда, в моменты особой близости, Мария догадывалась, что равнодушие Луизы скорее показное, чем прочувствованное.) Иногда после семинара или лекции Луиза заходила к Марии, они болтали или ели, а когда Луиза уходила, Мария невольно задумывалась: «Ну и что?» Иногда Мария, проходя мимо колледжа Луизы, припоминала: здесь живет Луиза, и от нечего делать — а делать нечего было почти всегда — навещала ее. Они опять разговаривали и, бывало, выпивали, пока Мария не вставала и не уходила опять же от нечего делать, и по дороге домой она снова задавала себе тот же вопрос: «Ну и зачем все это, кто бы мне объяснил?»

У Шарлотты были совсем иные друзья, никакого сравнения. Они являлись регулярно шумной толпой человек по пять, по шесть и просиживали до обеда, ужина и даже до глубокой ночи. Лучшие подруги Шарлотты заглядывали к ней каждый день, а если не могли прийти, звонили, ибо Шарлотта, не спросив Марию, установила в гостиной телефон. Мария ничего не имела против телефона per se, по ней — он что есть, что его нет, но переговорное устройство в гостиной доставляло ей неудобства, поскольку снабжало Ронни дополнительным способом контактировать с ней. Ронни учился в Баллиоле. До установки телефона он довольствовался тем, что ежедневно навещал Марию либо посылал ей что-нибудь — цветы, например, которые она никогда не ставила в своей комнате, или шоколад, который она отдавала Шарлотте, или привет, который никак нельзя было употребить. Теперь же Ронни звонил по крайней мере раз утром, дважды днем и семь раз вечером, упорно приглашая Марию в гости, на концерты, в кино, театр или поужинать.

— Ты очень жестока с этим парнем, — заявила Шарлотта однажды вечером, глядя, как Мария кладет трубку.

— На самом деле он мне нравится, — ответила Мария. — Если бы он согласился стать моим другом, все было бы отлично. Но он постоянно нудит про любовь.

— Разве это плохо! — воскликнула Шарлотта. — Знаешь, по-моему, он к тебе неровно дышит.

Теперь вы имеете представление о ее навыках психоанализа. Проницательность Шарлотты заслужила шумное одобрение ее подруг, их в гостиной сидело трое.

— А может быть, Мария сама к кому-нибудь неровно дышит, но не признается.

Послышалось хихиканье.

— Ну скажи, Мария, кто он?

— Никто, — ответила Мария.

Разговор свернул на мужчин, к которым присутствующие дышали с разной степенью неровности.

— Филип очень красивый. Жаль, уши у него слишком маленькие.

— Джон довольно симпатичный. Жаль, брови у него сходятся на переносице.

— Морис очарователен. — Жаль только, что у него лишний палец на руке.

Впрочем, поначалу Шарлотту, как и Марию, молодые люди мало заботили. Романтичностью она не отличалась. Куда больше ее занимало развитие отношений с преподавательницей, женщиной за тридцать, чья судьба, утверждала Шарлотта, была неразрывно связана с ее судьбой.

— Мария, сегодня у нас с мисс Боллсбридж состоялся чрезвычайно волнующий разговор, — призналась она как-то вечером.