Читать книгу "Москва силиконовая - Маша Царева"

Я необщительная. Вернее, не совсем так, пожалуй, я слишком избирательна в общении. Не вижу смысла в поддерживании отношений из вежливости, в многочасовом телефонном трепе ни о чем; в том, чтобы знать соседей по именам и обращаться к ним с просьбой одолжить стакан муки или соли. Не выношу панибратства и даже быстрого сближения – могу годами «принюхиваться» к людям, прежде чем подпустить их к себе. Зато те, кто все же оказывается на моей орбите, считают меня надежной и преданной.

В общем, назойливый звонок я пыталась списать на отсутствие соседской деликатности. В квартире напротив жила некая Людмила, бывшая алкоголичка, разбитная и рыжая. Она была моей ровесницей и почему-то считала, что раз даты в наших паспортах совпадают, значит, мы обязаны вместе проводить досуг, а именно снимать подвыпивших мужчин в подвальных барах, спаивать их дальше в полумраке Людкиной гостиной, и все ради порции скупой торопливой любви, за которой последуют похмельные утренние объятия, воняющее перегаром: «Ты была супер!» и зажатая в ладошке бумажка с телефонным номером, который наверняка окажется фальшивкой, потому что кто же будет заводить серьезные отношения в подвальном баре?

Я увеличила громкость, но дверной звонок не унимался.

На пороге стояла девушка, совсем молоденькая, едва ли ей было больше восемнадцати. Она была из тех людей, от которых хочется брезгливо отвернуться, даже если они вымыты и пахнет от них жасмином и мылом. Она была чисто одета и ярко накрашена, но в самой ее ауре было что-то… нестерильное.

Она явно пыталась быть фам фаталь и слишком переигрывала. Волосы незнакомка красила в цвет воронова крыла, хотя, судя по персиковому оттенку румянца, была природной блондинкой. Ее светло-голубые, будто бы выгоревшие на солнце глаза были жирно обведены черным. В ноздре сверкал фальшивый брильянт. Ненавижу пирсинг на лице. Губная помада была черной. Интересно, есть на свете мужчины, которых возбуждают черные губы? Не считая малолетних неформалов с готическим уклоном?

На ней было нежное воздушное платье с декольте, которое выглядело бы вульгарно даже на Памеле Андерсен, пришедшей на вечеринку «Порнооскар». И грубые гриндерсы, хотя, насколько я что-то понимала в моде, стиль гранж отжил свое еще в конце девяностых и остался лишь в вызывающем сентиментальную улыбку клипе «I’m a bitch, I’m a lover» да в альбоме со школьными фотографиями.

Я не знала эту девушку. И даже не могла представить, что такой особе, как она, могло от меня понадобиться.

– Привет, – настороженно сказала девушка, рассматривая меня с таким выражением лица, которое появляется у посетителей Кунсткамеры, наткнувшихся на сосуд с заспиртованным трехголовым младенцем.

– И дальше что? – нахмурилась я.

Она нервно облизнула губы – в розовой мякоти суетливого языка мелькнула круглая сережка.

– Вы… Ты… Ты ведь Даша?

Нехорошее предчувствие заставило меня свести брови к переносице. Она знает мое имя. Она не ошиблась дверью. Она не торговый представитель, втюхивающий доверчивым гражданам какую-нибудь бесполезную фигню. Она пришла именно ко мне, именно я нужна ей. Очень хотелось соврать, сказать, что Даша давно переехала и не оставила координат, и захлопнуть дверь прямо перед ее пирсингованным носом. Но это было бессмысленно, потому что лицо девицы прояснилось, она заулыбалась, порывисто шагнула вперед и предприняла неловкую попытку меня обнять (при этом я выставила вперед обе руки и брезгливо отстранилась).

– Ну… Ты что? Не узнала меня? Я твоя сестра. Челси.

И тут я испугалась по-настоящему. А девчонка, осмелев, прошмыгнула мимо меня в квартиру, плюхнулась на антикварный столик и принялась расшнуровывать свои жуткие массивные ботинки, дизайном напоминающие чугунные утюги.

Когда я в последний раз видела Челси – вернее, фотографию Челси?

Кажется, на прошлый Новый год. От родителей пришла посылка – какая-то ерунда, упакованная в подарочную бумагу с елками и оленями. Шерстяные носки, которые я передарила приятельнице, шелковая блуза на три размера больше моего, духи, которые показались мне чересчур фруктовыми, и мыло: это был особенно трогательный жест – подарить мыло человеку, который зарабатывает на жизнь мыловарением. Было там и короткое письмо, к которому стиплером прикололи фотографию счастливого семейства – между постаревшими, не по-зимнему загорелыми родителями приютился бледнолицый блондинистый воробушек с бесцветными глазами, вздернутым носиком и хаотично разбросанными по лицу бурыми веснушками.

– Что ты так смотришь? Не узнала? Я не удивлена. Никто не узнавал, когда я волосы покрасила.

– Постой, постой, – я собралась с мыслями, – а что ты вообще тут делаешь?

Она удивленно на меня уставилась.

– Как, мама тебе разве не звонила?

– А что, должна была?

– Ну, значит, сегодня позвонит. У нас там такое творится… – она вздохнула. – Слишком долго объяснять. В общем, меня пока отправили жить к тебе. На неопределенный срок.

– Что значит… жить ко мне? – опешила я. – Ты, наверное, имеешь в виду, на каникулы? Ты вообще по-русски хорошо понимаешь?

– Как видишь, – усмехнулась Челси (если это вообще была она, а не дурацкий розыгрыш кого-то из моих посвященных в ситуацию друзей). – Дома мы только по-русски говорим… Понимаешь, Даша, маме сейчас вроде как не до меня. Думаешь, мне хотелось сюда переться? У меня там все – школа, друзья, любимый мужчина.

– Какой к черту любимый мужчина, тебе же всего четырнадцать!

– А может, я акселератка, – нагло улыбнулась девица. – Слушай, а что у тебя в холодильнике? Я адски голодна. В самолете предлагали какую-то тюремную баланду.

– Откуда ты знаешь, как выглядит тюремная баланда? – спросила я просто для того, чтобы заполнить паузу.

Ее лицо как-то странно изменилось: дернулась губа, на лбу появилась задумчивая складка. Но Челси быстро взяла себя в руки.

– Да какая разница. Главное, что ты вроде как моя старшая сестра. И я вижу, что ты мне не рада. Впрочем, и я хочу побыстрее убраться восвояси. А пока, уж будь добра, накорми ребенка, запусти его в душ и расскажи, где в твоем районе можно найти рокерский бар, на худой конец панк-кафе. Мне необходимо расслабиться.

– Так, марш в ванную. – Я наконец взяла себя в руки. – На плите кастрюля с гречкой, можешь поесть. А потом посиди тихо в комнате. Мне необходимо с этим разобраться.

* * *

Я набрала номер родителей.

– Дашенька, все это так неожиданно… Понимаю, что ты совсем не рассчитывала, но… у нас такая ситуация… Надеюсь, все устаканится… – Мамин голос долетал до меня с опозданием.

– Да что там у вас случилось-то?!

– Твой отец сбил человека. Женщину, – мама всхлипнула.

– Что?!

– На машине. Было темно и туман, а ей вздумалось перейти дорогу. Она умерла на месте. Восемнадцать переломов. У нее осталось трое детей.