Читать книгу "Клиника С... - Андрей Шляхов"

Так нет же — стоило Валерии Кирилловне незадолго до сдачи калининградского филиала «провентилировать» в министерстве вопрос о возможности своего директорства («why not?», как говорят англичане и американцы, при наличии-то докторской степени и огромного административного опыта), как на следующий же день Всеволод Ревмирович высказал ей свое недоумение. Как же так, Валерия Кирилловна, на кого же вы нас, горемычных, покинете, мы же вас так любим, так ценим… и пошел попрекать всеми своими «благодеяниями». А взгляд при этом был такой, словно сейчас набросится и придушит. Или, как вариант, горло перегрызет. Умеет Всеволод Ревмирович посмотреть так, что сердце замирает и все сфинктеры расслабиться норовят, умеет. В общем, дал понять — сиди, мол, и не рыпайся, цени то, что имеешь. В Калининград директором Женька Козырев поехал, наш молодой сорокалетний гений, никудышный кардиохирург, но превосходный демагог и отменный интриган. Небось Всеволод Ревмирович решил сплавить его подальше, а то не ровен час потеснит. Ничего, этот фрукт Козырев и оттуда, из Калининграда, потеснит, с него станется. А Валерия Кирилловна сиди здесь в заместителях и на директорство больше не рассчитывай.

Стыдно сказать — надумала на старости лет сына с невесткой отселить (куда это годится, когда в одном доме две хозяйки?), так смогла купить квартиру только у черта на рогах, чуть ли не в Мытищах. Хорошая, правда, квартира, большая, планировка удобная, дом кирпичный, а не просто облицованный плиткой под кирпич, но — на самом краю света. Невестка, скотина ядовитая, сразу же окрестила новое место жительства «Зажопинскими выселками». Ишь ты, выселки. Купила бы на свои деньги напротив Кремля, если такая умная! А Всеволод Ревмирович не только в Москве, но и в Испании, и на Кипре недвижимость имеет. В Испании у него вообще, говорят, мраморный дворец в Марбелье, прямо на берегу Средиземного моря. И это у него, у Самого, а у дочери — своя недвижимость, купленная на свои доходы. А доходы там тоже не малые — как-никак заместитель папы по науке. Хваткая баба, своего нигде и никогда не упустит. Все диссертации — через нее, все клинические испытания препаратов — тоже только через нее, гранты с заказами — ну это вообще святое. Наш пострел везде поспел, то есть не пострел, конечно, а пигалица. Без слез на Инну Всеволодовну не взглянешь — маленькая, сутулая, шея кривоватая, левый глаз косит, а любовников меняет как перчатки. Наверное, темпераментом берет, темперамент у нее о-го-го какой, может на родного отца наорать прилюдно, а уж с подчиненными только на повышенных тонах и общается! Ну а чуть что не по ней, так хоть святых выноси и уши затыкай — такую бурю устроит. И был бы повод, а то так, по любому пустяку…

Валерия Кирилловна обреченно вздохнула, посмотрела на часы и придвинула к себе пухлую картонную папку. Развязала тесемки, разложила по столу документы, раскрыла свой карманный ежедневник, чтобы отмечать нужное по ходу дела, и еще раз наскоро «проработала» тему, которую через двадцать минут ей предстояло обсуждать с подчиненными.

Тема была неприятной и могла обернуться громким скандалом, пятном на кристально чистой репутации института. Если уж говорить начистоту, то кристально чистой эта репутация не была никогда, но Валерия Кирилловна всегда употребляла два этих слова, говоря о репутации родного (и искренне любимого!) института. Очернить можно все и всех, что угодно и кого угодно, тем более в наше время, когда все вокруг такие сознательные и юридически подкованные. Жить, конечно, стало лучше, никто не спорит, веселее стало жить, да и возможностей несравнимо больше, но раньше, четверть века назад, когда Валерия Кирилловна только начинала работать, население относилось к врачам совершенно иначе. Врачей уважали, ценили, сочувствовали их низким заработкам и часто «благодарили» не только словом, но и чем-то более весомым. Валерия Кирилловна, будучи ординатором со своими палатами в терапевтическом отделении пятнадцатой городской больницы, при зарплате в сто пять рублей (это еще без вычета налогов) могла позволить себе одеваться у спекулянтов, втридорога переплачивая за вещи, которые по государственным ценам купить было невозможно, и покупать мясо, овощи и фрукты на рынке, отборного качества и без очередей. Пациенты благодарили за внимание и хорошее отношение, благодарили как положено, не рассказывая об этом на каждом углу. Так тогда было принято, не то что сейчас, когда в обед дадут врачу сто долларов, а вечером об этом в своем блоге напишут, да еще и так изобразят, будто с них вымогали. Сейчас тяжело «окучивать грядки», осторожность нужна великая, чтобы не пострадать почем зря. Ей самой хорошо, она имеет дело только с надежными людьми — хорошо знакомыми или обратившимися по рекомендации от кого-то из близких людей, а каково заведующим отделениями? Там же косяком народ идет, надо уметь быстро и точно сообразить, с кем можно иметь дело, а с кем нельзя. А то ведь, смешно сказать, за какую-нибудь несчастную тысячу рублей (тридцать три доллара!) можно судимость получить. На пустом месте, ни за понюх табаку! Или если не судимость, то такое вот неприятное разбирательство, как, например, с этим Берковским, которому в рентгенохирургии (если официально — то в отделении рентгенохирургических методов диагностики и лечения) была проведена баллонная ангиопластика. Эта довольно простая, но полноценно восстанавливающая кровоток в суженном сосуде операция. Сперва больному делают ангиографию — вводят при помощи катетера в исследуемый сосуд контрастное вещество, чтобы сосуд был виден на рентгеновских снимках, и оценивают расположение и степень сужения сосудов. Затем к месту выявленного сужения проводят катетер с эластичным (полиэтиленовым, полиуретановым) баллоном и подают воздух. Баллон раздувается и расширяет сосуд до нормального состояния. При необходимости в просвет артерии вставляют специальную распорку — стент, предохраняющий сосуд от повторного сужения. Вскрывать грудную клетку, как, простите за сравнение, консервную банку, при баллонной ангиопластике не требуется — операционный доступ обеспечивается при помощи маленького, едва ли не сантиметрового разреза, в который вводится тонкий катетер, проходящий куда надо по сосудистой системе. Обезболивание местное, продолжительность — час-полтора. При отсутствии осложнений уже на следующий день можно ходить.

Гражданину Берковскому хотелось избавиться от стенокардии, которая, если верить записям в истории болезни, порядком ему досаждала. Консервативное лечение не давало существенного эффекта, поэтому встал вопрос о лечении хирургическом. История болезни Берковского была оформлена идеально («на уровне шедевра», как иногда говорила Валерия Кирилловна). В институте вообще было принято вести документацию как следует, без пофигизма. Люди умирают, вон, как тот же Берковский, а документы остаются, чтобы судить по ним о том, правильным ли было лечение или нет.

Берковский умер неожиданно, прямо во время операции. Стоило только катетеру достичь места сужения, как сердце пациента остановилось и больше не «завелось», несмотря на все старания врачей и помогавших им сестер. Случается такое, хорошо, хоть нечасто. Может, так проявился рефлекторный ответ на раздражение сосудистой стенки, а может, еще что. Непознанного в человеческом организме куда больше, чем познанного.

Все бы обошлось, в конце концов, Берковский был немолодым (семьдесят три года) и сильно больным человеком (перечень всех диагнозов в посмертном эпикризе занял половину страницы), если бы не начал мутить воду племянник из Тель-Авива. Племянник, врач-анестезиолог самого крупного израильского госпиталя, узнав о смерти дяди, заинтересовался обстоятельствами его лечения. Логичнее было бы интересоваться обстоятельствами при жизни дядюшки, да и не просто интересоваться, а поучаствовать, как вариант — пристроить на лечение в свой госпиталь, но вышло так, как вышло. Племянник ознакомился с данными обследования, оставшимися на руках у овдовевшей тетушки, расспросил ее о дядином самочувствии в последние месяцы жизни и сделал вывод (Шерлок Холмс доморощенный! Нет — скорее доктор Ватсон!) о том, что баллонная ангиопластика покойному Берковскому была не нужна. Да — имелось сужение артерии, да — наблюдалась клиника стенокардии, но кровь шла «в обход», по коллатералям,[3]причем шла в достаточном количестве. Частые приступы стенокардии племянник связал с повышением артериального давления… Заключение было таким: вместо того чтобы откорректировать схему лечения, то есть увеличить суточную дозу принимаемого Берковским капотена или заменить его на более эффективный препарат, пациента потащили на баллонную ангиопластику, во время которой он скончался.