Читать книгу "Я была первой - Катрин Панколь"

– Вы знаете его? – спросила я, имея в виду чело­века, которого ты только что поставил на место.

– Нет, не знаю, – ответил ты, – но вижу его наск­возь. Этакий самовлюбленный болван, который во­зомнил себя бог знает кем на том лишь основании, что зарабатывает кучу денег и ежегодно на месяц от­правляется в какой-нибудь Заир заниматься благотворительностью, вымаливая прощение Всевышне­го. Маркизик, прожигающий жизнь за написанием открыток в лучших традициях политкорректности. Ненавижу таких людей… Модных, поверхностных, которые вечно притворяются и ничего не чувствуют.

И тогда, ни минуты не раздумывая, я подскочила к тебе. Твои слова буквально подняли меня над поверх­ностью земли. Я была потрясена, как точно ты прочел мои истинные мысли, скрытые за умелой паутиной фраз. Я обняла тебя за шею и поцеловала в щеку. На­градила тебя звонким сестринским поцелуем. Я поня­ла что именно так взволновало меня: я нашла в тебе своего близнеца.

Ты отступил назад, будто пораженный молнией. Ты отодвинулся, на мгновение замер и отошел. Мы больше не взглянули друг на друга.

Это было так сильно. Так неожиданно сильно. Я взял тайм-аут. Этот поцелуй сделал очевидным то, что еще не являлось таковым. Я не мог видеть как этот тип говорит с тобой, как самонадеянно он при­двигается к тебе, но я еще ничего не успел для себя сформулировать. Все во мне гудело и зудело. Стои­ло кому-то подойти к тебе, будь то мужчина или женщина, и я вскипал. По какому праву посторон­ние люди претендуют на твое время, твое внимание, твой вопрошающий взгляд? Так, сам того не подо­зревая, я уже ставил тебя превыше всего…

За ужином мы оказались рядом, но волна близос­ти уже отхлынула, уступив место обычным баналь­ностям. К нашему разговору то и дело приплетались чужие, все говорили одновременно, перебивая друг друга. И чем вы занимаетесь? Правда?.. Вы пробова­ли рыбу под капустным соусом? Она великолепна!

Соус такой нежный, но не растекается – как им это удается? Вы смотрели «Титаник»? Вам понравилось? Потрясающий фильм!

Пока мы ужинали, я не отрываясь смотрел тебе за ухо. Твои волосы были зачесаны назад, оставляя не­прикрытым нежный кусочек кожи, и мне ужасно хо­телось прикоснуться к нему губами. Ни о чем дру­гом я и думать не мог. Я механически отвечал на твои вопросы, и хотя прекрасно помню все, что го­ворил тебе в тот вечер – память у меня отменная – лучше всего мне запомнился тот маленький вожде­ленный квадратик кожи… А что, если… Еще я помню твой запах. Я сразу вдохнул твой аромат и опьянел окончательно…

Вдруг ты поднялся, взглянул на часы и ушел.

Я сразу подумала: «У него есть подруга, есть жен­щина, она ждет, он поехал к ней на свидание. Он при­шел сюда, чтобы убить время в ожидании встречи». В какое-то мгновение я даже позавидовала этой женщи­не: ей достался такой мужчина – горячий, цельный, искренний, я даже пожалела, что этот мужчина при­надлежит не мне, а ведь он успел, пусть и недолго, по­быть моим, такой цельный, искренний, горячий. А еще я подумала: «Так уж устроена жизнь, ничего не поделаешь». Я посмотрела тебе вслед и забыла тебя.

Забыла и все.

Я сказала себе: «Все в порядке». Я тебя не заслу­жила, я наговорила столько глупостей, нет ничего странного в том, что ты ушел, даже не попрощав­шись, не спросив ни адреса, ни номера телефона. Я отправилась спать. В гордом одиночестве.

Мне и грустно-то не было: так основательно я тебя забыла.

Я решила навсегда отказаться от любви, уйти как уходят со сцены. Я устала от неизменности своего амплуа. Декорации обновлялись, герои-любовники сменяли друг друга, а моя роль оставалась прежней. В начале пьесы я бывала нежной и наивной, а под за­навес – измученной мучительницей. Казалось, неиз­вестный драматург с завидным постоянством пишет для меня трагедии, а я прилежно и покорно заучиваю текст. Выбора у меня не было.

Я была подобна запряженному в повозку мулу, обреченному вечно пахать одну борозду. Решение было принято: я схожу с круга, покидаю карусель любви, где истощаются сердца.

Между тем, мое сердце еще билось. Иногда я в бла­городном порыве бросалась помогать детям, подру­гам, друзьям, всем обиженным жизнью, всем, кому не хватало воздуха и свободы. Я предлагала им взглянуть на мир моими глазами, открыть себя заново, поверить в себя. Я была преданной и востребованной. Я ничего не ждала взамен. Стоило кому-нибудь проявить ответ­ные чувства, и я ощущала себя сбитой с толку. Я теря­лась, не верила, что такое возможно, а поверив, неко­торое время умилялась, но уже очень скоро не знала куда деться, раздражалась, негодовала. И если меня не оставляли в покое, готова была ринуться в бой.

Почему мне так легко дарить любовь и так не­просто ее принимать?

Ответ я нашла позже, гораздо позже.

Я научилась любить, пусть не всех, а только из­бранных и только при определенных условиях, но это был явный прогресс.

Любить мужчин я так и не научилась.

Мужчин, которые словно пушку наводили на ме­ня свою плоть.

Я любила лишь тех из них, с кем меня связывало взаимное равнодушие плоти.

С прочими я была в состоянии войны.

Не я одна.

Другие женщины с готовностью изливали мне душу, рассказывали одну и ту же горькую историю. Припев не менялся, песня исполнялась сквозь зубы, обида и злоба били ключом. Все мужики трусливы, эгоистичны, ненадежны, скупы, тщеславны, зануд­ны, рассеянны, бездушны. Они вечно жалуются на усталость. Их весомые машины и невесомые теле­фоны, незаурядные заслуги и заурядные жены, не­скромные члены и скромные возможности – все это просто смешно. Подруги пели свой мрачный гимн, гордые и мстительные. То ли дело мы, женщины, отважные, прилежные, ответственные, деятельные, быстрые, стремительные, любознательные, откры­тые, динамичные, внимательные, свободные. Мы повзрослели. Мы избавились от корсетов, от пред­рассудков наших бабушек и мам, от тесемочек, бу­лавочек, косичек, чепчиков, фартучков и рюшек. Мы не приседаем в реверансе и не идем к мужчине с протянутой рукой.

Я была одной из них. Я слушала эту жалобную песнь, и глядя на печальный хоровод подруг, созна­вала, что единственное, от чего нам так и не удалось избавиться, это ненависть.

Оседлав свои метлы, они запевали новый куплет, готовые втоптать противника в землю, и с каждым словом из их гневных уст вылетали жабы, слизняки и сочился змеиный яд. Мужики превращают нас в си­делок. Они стонут, а мы их успокаиваем, холим и ле­леем. Они уходят от нас бодрые и решительные. Они пользуются нашей безграничной добротой и ничего не предлагают взамен.

Мы с Кристиной сидим на остановке. Сорок третий автобус запаздывает. На нас брюки, черные найковские кеды с белыми шнурками и свободные ветровки с капюшоном. Мы вытягиваем ноги, устраиваемся по­удобнее и, сжимая кулаки в карманах, разглядываем мужчин, которые проходят, не замечая нас.

– Я все делаю сама, – говорит Кристина. Я научи­лась полностью обходиться без мужчин. Я работаю, снимаю квартиру, плачу налоги, в кино хожу одна, отдыхать езжу с подружкой, на рождество отправ­ляюсь к родственникам. Я ужинаю перед телевизо­ром с подносом на коленях, ложусь в постель с книж­кой, ласкаю себя сама, чтобы побыстрее уснуть. Никто меня не беспокоит, никто не дергает, не про­сит сделать то, сделать это. Я совершенно спокойна. Перед сном я рассказываю себе свою любимую ис­торию, всегда одну и ту же, потом послушно закры­ваю глаза и засыпаю как младенец…