Читать книгу "Огненный всадник - Михаил Голденков"

— Кепска будзе, — грустно кивнул Михал, ибо по легендам его семьи дух Черной Панны, как называли призрак Барбары, являлся домочадцам в преддверии печальных событий. Обычно его видели слуги либо постояльцы, либо случайные гости, чаще на прудах или вблизи кладбища, где, однако, Барбару не похоронили — ее увезли в Вильну. Такие вот появления Барбары — вне замка, чужим людям — не предвещали особых бед. Но сейчас…

Обо всем этом вспоминал юный Радзивилл. Вспоминал и с тревогой думал об отце Александре Людвике, оставшемся со своей итальянской женой Лукрецией в Болонье, где он поправлял пошатнувшееся после смерти матери Михала здоровье. Впрочем, Михал не помнил своей матери. Он знал лишь то, что Текля являлась красивейшей панной при всем литовско-польском дворе на зависть многим знатным дамам. Его отец — маршалок надворный литовский и Несвижский ординат — очень тяжело переживал смерть любимой жены и как-то быстро зачах, утратив жизненный блеск в глазах. Кажется, он и сам был не против отправиться следом за возлюбленной в царство тьмы. Лучшие лекари не могли вылечить угасающего на глазах Александра Людвика, а в замке постоянно присутствовал кто-то из Радзивиллов, готовясь к худшему. Трое детей — сам Михал, его сестра Иоанна, чья красота ныне не уступает былому блеску матери, а также сестра Анна — в это время находились в Кобрине, у бабушки Альжбеты Волович.

Но вот отец стал чувствовать себя лучше, вновь забрал к себе детей, а сам решил жениться вторично. Женщина, которую он выбрал в матери своим детям, также была вдовой. Ее муж Януш Вишневецкий умер, оставив ей, Евгении Катажи-не Тышкевич, троих детей. Увы, из-за происков родственников Вишневецкого Александр Людвик недолго был женат и вскоре развелся. Дети вновь отправились к бабушке Альжбете.

Однако его третий брак был заключен по большой любви, а новой пассией стала молодая итальянка Лукреция Мария Строцци, придворная дама польско-литовской королевы Марии Гонзаго, женщины также итальянских корней.

В 1644 году, когда Михалу было восемь лет, у него родился сводный брат. Обрадованный налаживающейся жизнью, Александр Людвик вновь привез детей от бабушки Альжбеты, полагая, что его новая семья должна жить вместе в любви и согласии. Вот только не вышло ни любви ни согласия у маленького Михала и Лукреции. Итальянка так и не подобрала (да и пыталась ли?) ключика к сердцу Михала. А тут новая беда — война. Разорившиеся и доведенные до отчаянья русские помещики и крестьяне Польской Руси подняли восстание под руководством Зиновия Богдана Хмельницкого. Хмельницкий принялся громить польские войска по всей Укрании и Волыни. Вскоре пожар восстания и еврейских погромов переметнулся с Польши на Литву. В плен к Хмельницкому попали и гетман великий коронный Потоцкий* и гетман коронный Каминский. И вновь беда — в 1648 году умер король Владислав IV, и на престол стали претендовать его братья: Карл Фердинанд и Ян Казимир — друг Александра Людвика и крестный отец Михала.

Предвыборная кампания захлестнула всю Польшу и Литву. На выборы нового короля и великого князя в Варшаву отправился и Александр с сыном Михалом. На одиннадцатилетнего мальчика Варшава произвела колоссальное впечатление: звон часов на высоких башнях, гул возбужденных разодетых в пух и прах людей, шумящих, словно пчелы в улье, повсюду развевающиеся цветные флаги, толпы приехавших со всей Речи Посполитой, бряцающих оружием, шумно обсуждающих кандидатов на трон. Здесь же оказался и двадцативосьмилетний кузен Александра Радзи-вилла слуцкий князь Богуслав Радзивилл, высокий светский лев в огромном пышном парике, известный в Речи Посполитой ловелас и дуэлянт, умудряющийся элегантно сочетать с этими скандальными качествами славу мужественного и мудрого солдата.

Величественные костелы и Королевский замок, смешение ренессанса и барокко… Варшава казалась пусть и не казалась столь уж многоцветной и утонченной, как Вильня, но уж точно куда как более столичной, деловой и торжественной, чем литивинская столица.

Под Краковом Радзивиллы посетили и священное для всех католиков место — Ясну Гуру, где находился монастырь иконы Матки Боской Ченстоховской. Местечко Ченстохово, впрочем, было местом паломничества не только католиков. Сюда съезжались многие православные, и не только из Речи Посполитой, но и из Румынии, Сербии и Болгарии, чтобы припасть губами к иконе, которую, по легенде, писал с натуры Божьей Матери сам Святой Лука. С трепетом юный Михал смотрел во все глаза на смуглую, несколько печальную Мадонну в синей накидке с маленьким Христом на руках. Золотые нимбы матери и сына сливались.

— Папа, а что это у Девы Марии за шрамы? — Михал указал на два длинных пореза, пересекающих правую щеку лика Богородицы.

— А это, сынок, на Пасху 1430 года Ясну Гуру захватили чешские гуситы. Эти безбожники разграбили монастырь, а икону разбили и порубали саблями, за что их Господь, конечно же, покарал. Потом священники склеили икону, а вот от сабель шрамы остались. Видишь, сынок, страдали не только святые на нашей грешной земле, страдают и иконы с их изображением.

— Вот почему теперь вокруг монастыря такие крепкие стены?

— Так, сынок, но их построили совсем недавно. После гуситов чешская армия еще раз штурмовала и захватила Ясну Гуру. А вот теперь это трудно сделать. Стены и в самом деле крепкие, и здесь много пушек…

Затем знатные отец и сын были с почетом приняты настоятелем монастыря аббатом Августином Кордецким, человеком средних лет с длинной русой бородой и стриженым, как все монахи, «бубликом» (по крайней мере Михал так называл эту короткую вкруг с выстриженной тонзурой прическу «святых братьев»), и в белоснежном длинном одеянии. Аббат понравился маленькому Михалу- очень любезный человек. Кордецкий постоянно мило улыбался и гладил Михала по голове, повторяя:

— Mily chlopak[1]Отца Михала Кордецкий по-домашнему называл Алесем. Вот тогда-то Михал и узнал, что часть денег на пушки и бастионы фортеции монастыря хозяину Ясной Гуры пожертвовал его отец, «самый добрый и лучший отец в мире». Как был горд этим Михал!

Мальчик был уверен — он чувствовал, видел и знал точно, что его семья, словно тот атлант на картинке в его книге, держит на своих плечах всю Европу. Да что там Европу! Весь, пожалуй, мир, помогая сильным, защищая слабых, наказывая злых. Мальчуган с любопытством вертел головой, рассматривая все в Ченстохово — он много слышал об этом месте, но теперь сам мог полюбоваться святыней.

Приехал в Варшаву и пан Кмитич с сыном Самуэлем — оршанские родственники Радзивиллов в третьем колене. Несмотря на то, что Самуэль был постарше Михала — ему было уже пятнадцать лет — повыше да посильней, мальчики сдружились. Самуэль не кичился, как обычно делают мальчишки, своим старшим возрастом. Он, веселый озорной парубок, в свои шалости и выдумки с радостью Посвящал и Михала как равного.

И еще кое-кого увидел в Варшаве Михал, о ком ранее лишь много слышал. На всю жизнь запомнился ему человек-легенда, сумасшедший и удивительный литвинский адмирал Винцент Еванов-Лапусин, уже немолодой (под шестьдесят годов), но чрезвычайно моложавый и подтянутый морской волк, веселый, как два молодых подвыпивших парубка. Этого пана отец Михала повстречал здесь же, на центральных улицах Варшавы. Лапусин также приехал проголосовать за Яна Казимира и собирался предложить новому королю свой проект спасения стремительно высыхающего Полесского моря, где начиналась его морская карьера в борьбе с полесскими пиратами.