Читать книгу ""Черные эдельвейсы" СС. Горные стрелки в бою - Иоганн Фосс"

Дом — настоящее царство, в котором властвует Стэна. Она не замужем, как и ее старшая сестра Эдда, и живет с матерью. На лоджии мы с ней занимаемся сервировкой стола, стараясь делать это с максимальной аккуратностью — ставим на белую льняную скатерть бело-голубые фарфоровые чашки, столовое серебро и вазы с цветами, которых сегодня особенно много. Еда, которая чуть позже появляется на столе, по сравнению с этим великолепием, довольно скромная: хлеб, булочки, масло, несколько видов варенья и джема домашнего приготовления и, конечно же, горячий кофе со сливками. Обычно еда в доме Брукманнов бывает скромной. При отсутствии мяса, яиц, бекона и сыра на столе обычно стоит серебряная чаша, наполненная маленькими шариками масла, умело приготовленными Стэной. Таковы были типичные завтраки у Брукманнов. Подобные привычки соблюдались достаточно строго даже после того, как в доме больше не стало служанок.

В день рождения бабушки дом полон людей. Отсутствует лишь Эдда. Кроме моей собственной семьи — нас всего было шесть человек — присутствуют довольно необычные гости: Петер, младший брат моего отца, и его жена-шведка, Грета. По пути из Лондона в Стокгольм, их постоянное место жительства, они приехали два дня назад сюда, чтобы повидаться с родственниками. Вскоре все мы собираемся к завтраку. Главная за столом бабушка, спокойная и уравновешенная, как всегда. Она — неоспоримый авторитет нашего семейства. Стэна, похоже, чем-то немного обиженная, следит за тем, чтобы завтрак прошел как следует и всем всего хватило. Моя мать пришла чуть позже обычного и сейчас о чем-то оживленно беседует с Гретой. Мой отец и Петер перемежают разговор шутками и смехом. Бабушка при этом проявляет легкие признаки неудовольствия. Так бывает каждый раз, когда семейство Фосс, то есть семья моего отца, начинает, как ей кажется, посягать на ее главенство за столом.

Между завтраком и тем временем, когда должны прийти гости, мы с Ником гуляем в саду. Это превосходный участок земли, принадлежащий Брукманнам, которым они очень гордятся. Он представляет собой две лужайки с деревьями, аккуратно подстриженными кустарниками и посыпанными гравием дорожками. Его площадь составляет целый гектар. Это даже скорее парк, а не сад. Здесь находится небольшой павильон, окна которого выходят на лужайку. Это просторная ротонда, в которой висит превосходная люстра венецианского стекла, подаренная моему деду известным промышленником господином Симменсом. Нам, детям, этот замечательный сад представляется лучшим местом на земле, мы любим здесь играть. Здесь находится так называемый «ведьмин домик», в котором когда-то играла наша мать и ее сестры; пасека, сарай, где хранится сено; ныне пустующий свинарник; курятник; бывший теннисный корт, который в те дни использовался для разжигания костров на Пасху. В отдаленном углу сада располагается место, где принимают воздушные ванны. Кроме того, в саду много яблонь, груш и вишневых деревьев, а также огромное дерево, на котором растут грецкие орехи.

— Скажи, — спрашивает меня Ник, когда мы садимся на крыльцо павильона. — Что случилось вчера, когда вы отправились на прогулку в горы? Утром я слышал, как отец обмолвился об этом маме, что-то такое о дяде Петере. Я только не понял, что именно он говорил о нем.

Мне понятно любопытство Ника, которому хочется узнать о случае, который меня позабавил, а остальных сильно смутил. Вчера мы отправились на прогулку в горы. Нас было восемь человек: Петер с Гретой и мы. Ездили мы на нашем автомобиле. С нами также отправились в своей машине друзья нашей семьи — Филипп фон Бургдорф и его сестра Нора. Я ехал вместе с ними. Ник остался дома — он занялся починкой радиоприемника, надеясь услышать по нему вечернюю речь фюрера.

Мне хочется немного подразнить Ника, разжечь в нем любопытство, и поэтому я начинаю рассказ издалека, обильно добавляя лишние подробности.

— Мы замечательно провели время, — начинаю я. — Было довольно тепло, и мы отправились искупаться в речке Боде. Мы пошли втроем: Филипп, Нора и я. Вода была просто ледяная, но все получили большое удовольствие. Потом мы с Филиппом попробовали руками ловить форель. Рыбины проплывали очень близко, но как только мы пробовали ухватить их, они ускользали от нас. Пикник получился замечательный, и потом, чтобы сделать приятное папе, мы пошли собирать грибы.

Ник не отставал от меня, требуя рассказать другое, о чем утром разговаривали его родители.

— Ну тогда, наверно, они имели в виду то, как вел себя дядя Петер во время речи фюрера, — ответил я и поведал о том, что случилось в деревенской гостинице.

Мы зашли в нее, потому что проголодались и решили перекусить. Отец заказал большую сковороду яичницы, по три яйца на каждого из нас. Все присутствующие провожали взглядами официанта, когда тот принес нам огромную сковороду с гигантской дымящейся яичницей. Не успели мы доесть ее, как по радио началась трансляция речи рейхсканцлера. Все в зале сразу же замолчали и стали слушать. Начал Гитлер, как обычно, издалека, заговорив о приходе партии национал-социалистов к власти. Петеру не понравилось, что речь помешала нашей беседе, и попытался разговаривать дальше. За это он удостоился недовольных взглядов находившихся в зале людей: крестьян, лесорубов и нескольких женщин — людей, в целом, добродушных и миролюбивых. Затем Гитлер, наконец, подошел к вопросу о Судетах. Его голос делался все громче и громче. Казалось, будто он находится совсем рядом, стоит на трибуне и энергично жестикулирует, выступая перед тысячами людей. Именно тогда Петер и отколол шутку. Он намазал верхнюю губу жженой пробкой и косо зачесал челку на лоб. Все произошло очень быстро, и, когда я снова посмотрел на него, он уже изображал Гитлера, сделав гневное лицо и избрав присутствующих в качестве зрителей. Это длилось недолго, однако люди успели заметить данное коротенькое представление и не на шутку рассердились. Моя мать тоже осталась недовольна. Она сидела рядом с Петером и ткнула его локтем в бок.

— Ты с ума сошел? Немедленно прекрати! — прошипела она. — Ты не в Англии и не в Швеции!

Петер немедленно прекратил, но было заметно, что он остался доволен своей шуткой. Мой отец поспешил попросить счет, быстро расплатился, и мы вышли из гостиницы прежде, чем закончилась речь по радио.

Ник недоверчиво покачал головой.

— Невероятно! Такого просто не может быть, верно? Теперь я понимаю папины слова. Он сказал: «Ну и представление вчера закатил Петер!» Мама его тут же оборвала: «Что он себе думает?»

Петер, наш элегантный дядюшка, такой высокий, стройный и неизменно жизнерадостный! Мне всегда нравились встречи с ним. Он был олицетворением другого мира, странного, непонятного и привлекательного. Какими бы разными ни были братья, они всегда легко сходились с людьми независимо от возраста, социального происхождения или должности. Петер родился в Бундаберге, в Австралии, а мой отец — в Сиднее. Он был на десять лет старше Петера и почти всю свою юность провел в другом полушарии, у него даже возникли трудности с немецким языком, когда семья вернулась в Германию. Петер привык путешествовать по всем миру со своим английским паспортом. Подобное было немыслимо для моего отца, который в годы Первой мировой войны служил в немецкой армии в офицерском звании. Окончив Венский университет в самый разгар кризиса 1920-х годов, Петер отказался жить на родине предков и выбрал местом обитания Британские острова. В настоящее время он являлся представителем одной британской фирмы в Стокгольме. Было трудно представить себе большего космополита, чем он. Кроме того, мой дядюшка был горожанином до мозга костей. В Грете, родившейся в Германии, но позднее удочеренной отчимом, шведским хирургом, он нашел равную себе личность. Это была необычайно привлекательная, спортивная женщина, профессиональная пианистка, которая, что особенно привлекало меня в ней, когда-то играла в хоккей на льду.