Читать книгу "Зенитная цитадель "Не тронь меня!" - Владислав Шурыгин"

Две недели назад Сергей и Вера жили в Ленинграде, где старший лейтенант Мошенский учился на курсах усовершенствования комсостава. То был самый счастливый год их жизни, потому что прожили они его не разлучаясь. Днем Сергей находился на службе, ездил на Охту, где размещались курсы. По вечерам (как несвойственно это службе военного моряка!) приходил домой. Какое счастье! Сначала, после долгой корабельной жизни, он не мог привыкнуть к столь роскошной, размеренной жизни. Не знал, как лучше распорядиться свободным временем, просыпался в четыре ночи или, напротив, вдруг не мог долго уснуть. Шутил: «Ну вот, вроде бы как подвахтенный… Может, ты мне какую ночную работенку найдешь?»

Со службы приезжал всегда в одно и то же время. По нему можно было проверять часы…

Сергей входил, заполняя собою маленький коридорчик, торжественно и мешковато вручал жене цветы или конфеты, а не было их — легко приподнимал, точно маленькую, целовал. Она вырывалась, смеясь, говорила: «Господи, теснотища-то какая! Ты прямо как медведь в берлоге, и ручищи большие, неосторожные!»

Сергей всегда, стоило ему сказать о его неловкости, еще более старался угодить, сделать жене приятное. Добродушно посмеивался: «Ничего, Верунчик, заработаем когда-нибудь отдельную квартиру, и коридор в ней будет просторный, большой!» — «Для тебя никогда ни один коридор не будет просторным!» — шутила она, а он улыбался, тая в себе мысль: «Да здесь, в Ленинграде — бывшем Петербурге, просторных домов сколько угодно. Только квартиры и комнаты в таких домах флотским старшим лейтенантам не дают…

Каждый выходной день они планировали. Спорили, куда пойти. Он великодушно уступал ей: «Хорошо, давай сходим еще раз в музей. На Кировские острова съездим в следующее воскресенье. Только погода, сама видишь, неустойчивая: сегодня солнце, а в следующее воскресенье может пойти дождь».

Шли в Русский музей. Пристраивались к какой-нибудь группе экскурсантов: так можно было больше узнать интересного. Сергей Мошенский любил живопись. Он хорошо рисовал цветными карандашами и акварелью. И там, в музее, стоя возле какого-нибудь известного полотна, шепотом говорил жене:

— Красота! Ты только посмотри — какая красота! Когда-нибудь попробую рисовать маслом…

Она, тоже шепотом, поправляла его:

— Художники не рисуют, а пишут!

— А я буду рисовать… — шутливо упрямился он. — Людей-то я рисовать не умею, а природа у меня получается.

— И выставят твою картину рядом с этой! — подзуживала Вера мужа, кивая на картину «Ночь над Днепром».

— Точно. Только мою внизу, на полу, поставят!» — дурачился он, и находившиеся рядом экскурсанты-одиночки строго косились, как бы говоря: «И зачем пришли музей? Сидели бы себе на скамейке возле дома!

Они не могли молча созерцать прекрасное. Им непременно надо было обменяться мнениями, чувствами.

В белые ночи они любили бродить по набережной Невы. Сергей восхищался величием и красотой мостов, способностью их возноситься над берегами реки: «Непостижимо, Верочка! В старину, при той технике, создать такое… И строили-то русские мужики-умельцы… Проект останется проектом, если не приложить к нему труд многих простых людей».

На Кировских островах Веру восхищала природа, а Сергей то и дело предостерегал ее: «Осторожно! Я — первый, иди за мной!» Он ненавидел змей. Просто физически не мог терпеть, а их на острове хватало… В одну из поездок он убил палкой двух гадюк и сказал полушутя-полусерьезно: «Сюда я больше не ездок!»

По выходным старался сам готовить обед или ужин. На возражения жены категорически отвечал: «Нет, Вера, ты устала. Я все сделаю сам, и ничего со мною не случится!» Тут он был тверд, не уступал.

Сергею Мошенскому шел двадцать седьмой год.

На годичные курсы усовершенствования комсостава ВМФ он был откомандирован из Севастополя, с линкора «Парижская коммуна», на котором несколько лет служил командиром первой башни главного калибра. Для борьбы со скоростными военными самолетами противника флоту срочно требовались специалисты противовоздушной обороны. Мошенский переучивался на командира-зенитчика, осваивал отечественные противосамолетные орудия и автоматы, способы управления корабельным зенитным огнем. Он успешно сдал экзамены и готовился к отъезду в Севастополь…

22 июня Сергей и Вера пошли в центр города, на Невский, и там, при выходе из магазина, услышали сообщение о начале войны. По радио выступал В. М. Молотов.

— Опять эти немцы… — только и сказал Сергей. Таким замкнутым, сосредоточенным Вера его еще не видела. Он проводил ее до дома, где они жили, и заспешил в часть…

В Севастополь приехали в конце июня. В штабе флота старший лейтенант Сергей Яковлевич Мошенский получил назначение на должность флагманского специалиста зенитной артиллерии флота с постоянным местопребыванием на линкоре «Парижская коммуна». Назначением Сергей был доволен, особенно тем, что и в новой должности оставался он служить на своем линкоре.

Он торопливо входил в курс дела, но в самый разгар приема должности ему сказали, чтобы к 9.00 следующего дня быть в штабе ПВО ЧФ.

…Будильник на столике оттикивал секунды тихого и зыбкого счастья.

— Сережа, зачем тебя вызвали в штаб?

— He знаю. Мысли начальства неисповедимы… Что-нибудь по моей новой должности. Я же теперь зенитчик.

Не сам вызов в штаб — вызов для него, человека военного, был делом вполне закономерным, — а совсем другое, не укладывавшееся в рамки военной логики, беспокоило его. Почему командир разрешил ему сойти на берег? Немцы могли налететь на город, и он, Мошенский, казалось бы, обязан постоянно находиться на линкоре, а его, точно в мирные времена, отпускают домой да еще с каким-то непонятным раздражением обрезают: «Вам, кажется, ясно сказано, чтобы к 9.00 быть без опозданий в штабе ПВО флота у полковника Жилина. Всё».

Мошенский терялся в догадках. Интуитивно возникало в нем ощущение предстоящих скорых изменений; примерно такие же чувства испытывал он, когда его направляли в Ленинград на годичные курсы. (Вроде бы еще командир башни главного калибра, по документам, по должности, а на деле не принадлежал уже ни башне главного калибра, ни кораблю…) Так и сейчас. Отпустили на берег, точно не своего… Непонятно…

— Сережа, слышишь, гудит? Самолет!

Приподняв голову, Вера прислушалась. Далекий ночной гул наплывал сквозь открытое окно. Вера встала с постели, подошла к окну.

— Сережа! Смотри!

По небу шарили огромные голубые лучи прожекторов.

— Красиво и жутко… — Вера зябко повела плечами. Мошенский рывком поднялся, подошел к ней. Ветер с моря растрепал волосы жены, прижал к ее телу тонкую ночную рубашку, и оттого казалась она беспомощной и маленькой.

— А ты не смотри, и не будет страшно! — Он решительно закрыл перечеркнутые бумажными полосами створки окна. — Отдыхай. Тебе надо хорошенько отдыхать, набираться сил.

— А вдруг самолет, который сейчас гудит, долетит до нашего дома…