Читать книгу "Maxximum Exxtremum - Алексей А. Шепелев"

Перешли, как водится, к другому. К барахтанию! Я поставил наши записи — то, что мы играли, и прибавил на всю. Все отрывались как последнее быдло под распоследний «Корн», только Вася недоумевал — обычно он видел только представляющегося на сцене О. Шепелёва и, вероятно, полагал, что музыка сия нравится только ему — ну, то есть мне, а тут… Санич с ОФ сцепились, все извалтузились, в процессе чего завернулись в штору, отгораживающую диванчик, и, оторвав её, упали и забились — кулаками и пятками — на полу. Я — тоже на полу, а именно: стоя для упора на карачках, блевал. Репа в соседней комнате прыгала по диванам, биясь в стены, хватая с полок книги и швыряя их об пол. Так мы выдержали четыре своих композиции: «Introw», «Enormity», «Маленькая рыба умерла от гриба» и «Journalistshit», а потом перешли к Ministry и KOЯN’у. Тут уж началось совсем.

…Хотя ОФ и вякнул с пола: «Хватить!», Репа собралась слинять, Вася аналогично, а Саша тоже лежал, стеная, приговаривая: «Всё, всё», я спешно искал кассеты, задёргивал шторы и убирал подальше колюще-режущие предметы. «Не вздумай поставить «Корм» или «Министри», — еле-еле простонал О. Фролов, а Вася с Репою уж выходили в ночь — надоело пребывать в этом вертепе…

При первых аккордах все вскочили и зашлись в немыслимо безумных, безудержных, бесчеловечных, жёстко-акробатических заподпрыгиваниях. Репа к удивлению Васи вернулась и участвовала с нами, и он, как ни пытался, ничем её не мог вернуть в нужное русло и лоно, и вынужден был уйти один.

Ещё в последнее время мы взяли моду орать (и раньше подпевали, конечно, но в основном усердствовал ОФ, теперь же — тотально все и до срыва глотки), и даже близко к тексту —

Beating me, beating me

Down,down

In to the ground!

Screamings of sound

Beating me, beating me

Down, down

In to the ground!

Эх, Дэвис, чуть-чуть бы пооптимистичней! — осознав гениальность нового альбома (с подчёркнутым мелодизмом в творчество группы вошло какое-то противоречие — как между пидорскими усиками вышепомянутого Дэвиса и его же волосатой грудью и пупком), надлежало воздать ему должное на практике — думается, так и должно поступать в качестве высшего одобрения!

Так называемая рок-музыка в современной стандарт-культуре — пожалуй, единственный возврат к корням, ведь в архаичных обществах люди танцевали, зачастую расходясь до настоящего беснования, употребляли различные стимуляторы — правда, последние две категори были профессиональным правом и обязанностью шаманов, так сказать, заводивших толпу, уравлявших эмоциями и поэтому даже как бы самой жизнью… Как сказал гениальный Ницше: человек должен танцевать каждый день, иначе не стать ему… И не попсово-дискотечное переминание ногами-прихлопывание-руками-вращание-бёдрами как результат расслабленности от алкоголя или таблеток и прелюдия к сексу, и не рокерское трясение патлами, и даже не жёсткое молодое “мясо” в тесных клубах… — Это — песнь, полёт души! Каждый чел! Каждый день!

«Let's falling away from me!» — хором орали мы и били в стены, шкафы и пол как в бубны. На самом деле там «Ιt’s falling…»

Санич сбил-таки своей длинной маковиной дедову люстру из тяжёлых стеклянных пластин-лепестков, сам весь обрезался, Репа раскидала и изорвала все книжки с полок на стенах, О’Фролов пособрал все половики, закатался в самый большой и грязный и нассал в него… Только я ничего не сделал — если не считать блевотины, да ещё может пару бутылок и запивочную банку рассодил об стенку…

Вскоре все захрапели — почти все там, где кто и был, только Репа улеглась на свободный офроловский диванчик. Я решил выйти в туалет на улицу.

Для того чтобы увидеть весь мир, достаточно оторваться от экрана или работы, выйти ночью из дома и посмотреть вверх. Лучше выйти в деревне на окраину сада или в городе — парка, чтоб высокие деревья и здания не загораживали обзор. Приходит странное ощущение, что ты стоишь на земле и на Земле — как будто смотришь на себя извне, из космоса — ощущаешь, что все места, которые ты знаешь и ценишь, и все люди, которых ты знаешь и ценишь, находятся здесь же, на одной линии, на одной плоскости вместе с тобой на этой поверхности, на земле, и в этой небольшой сферической точке — на этой Земле; остальное — там; при этом возможно, что там никого и ничего нет, а возможно, и скорее всего, там очень много всего, но несколько — если не совсем — иного; однако достаточно сейчас запрокинуть голову, чтобы почувствовать головокружение, предельно ясно и ярко увидев прямо перед собой, недалеко от своего постоянного привычного скучного дома столько от всей Вселенной — всё равно за раз не удастся пересчитать и вообще осознать что это.

А если пасмурно и оттепель — ничего нет там, даже мысль такая не придёт, но всё равно влажность внушает метафизическую тревогу — тем, кому она адресована свыше или сниже, да.

4.

«Российские флаги приспущены…», а мы опять припиваем как ни в чём не бывало, приговаривая «С праздничком!» к каждой стопке. В дверь стали стучать, и я, спотыкаясь о стулья с Сашами, об бутылки на проходе, пошёл открывать.

— Ну что ж вы, эх, — заводил свою привычную пластинку Дядюшка дед, входя в коридорчик с тазом, который, как вы помните, ведёт — посредством процессов окисления наверно? — философский диспут с некоей субстанцией, мерами его наполняющей, — спотыкаясь и чертыхаясь; а тут уж, у стола, он сказал: — Не с того вы жизнь начинаете! (Именно эту сентенцию мы слышим от него каждый раз, каждый его приход — к чему бы это?)

— А мы вот, дядь Володь, вот… так сказать, день рожденье у нас… тут… — ОФ уж был пьян и по сути мало чем отличался своим цветом и формой от искрошенной кильки, лежавшей у него на брюках.

— За дурака что ли меня содержите!

Конечно день родж… рождения — уже раз восьмой за полтора месяца, что мы тут живём! Нас обычно четверо, так что на каждого по два уже справили…

Или — сидим пьём, все в дуплет, и заявляется Дядюшка дед — баклажка с самогоном оперативно убирается под стол, все сразу хватают с холодильника и со шкафа журналы «Нева» и делают вид, что читают… Стыдоба.

А вот и эффект бумеранга — я один сидел как насос, читал по журналу «Защиту Лужина» (одно из двух единственных гениальных набоковских произведений), заходит дед и давай: хуль ты пьяный сидишь, вид мне тут воссоздаёшь!

Бывало спросишь у Дядюшки-дедушки что-нибудь конкретное, например: где взять тряпку для пола, а он ответствует: — Мы всё зделаем, погодите ребята… некогда, а так — жизнь, её не обманешь!.. Я уж пробовал — не получилось. Мой Вовка тоже вот женился, а потом вон и пшик… Не тем вы занимаетесь, не с того жизнь свою начинаете… Я полгорода вон построил, а жизнь, её не износишь, как ту ру… А вы тут, блядь, валяетесь… Блядь! бочку-то из двора! алюменивую! по-русски сказать — спиздили! Я вам, блядь, всё — и то, и то, и сё, а вы, абряуты (я думаю, искажённое народным обиходом «обэриуты» — весьма по адресу, дед!), у вас спиздили, а вы, блядь… Чтоб у меня порядок был! — При словах «Чтоб у меня порядок был!» или там «Чтоб у меня умывальник был!» он жёстко бил ребром ладони по другой. Мы всегда ему удивлялись, а напрасно. Как-то раз мы прозрели, что уважаемая в годах Дядь Володя Макушка всегда при таких пассажах (то есть всегда, олвэйз!) была, мягко говоря, в подпитии. Ну благо и мы зачастую…