Читать книгу "Государство и светомузыка - Эдуард Дворкин"

Говорить особо было не о чем. Жизненные планы каждого были доподлинно известны всем домочадцам и единогласно одобрены на общем семейном собрании, предстоявшие мелкие дела тоже были разобраны до косточки еще во время обеда, под поросенка с хмелем, все давно обменялись эмоциональными замечаниями о погоде, красоте неба, небывалом урожае гречишного жмыха и невиданной в тех краях популяции бурого речного рака.

— Чай сегодня на редкость удался! — набивая дорогую вересковую трубку, вышел из положения Степан Никитич. — И паштет превосходный! Не знаю даже, что и вкуснее…

— Морковное суфле очень даже впечатляет, — поддержала разговор Аглая Филипповна. — Прямо-таки тает между языком и небом! И в нос нисколечко не шибает.

— А фальшивый заяц нонче ну прямо как настоящий — вот-вот убежит! — хором выговорили братья и тут же, обнявшись, дружно рассмеялись.

— Луковая подливка будто из ананаса, — дождалась своей очереди дочь Людмила Степановна.

Вечерело. Краски теряли насыщенность, микшировались, белое поглощалось серым, ему на смену выползало фиолетовое. Последний солнечный луч, зеленый и перпендикулярный, прощально и немного картинно восстал над землей, напоминая просвещенному уму о геометрической совершенности бытия. Пластинка провертелась, новой в доме не ставили, некоторое время в воздухе висела абсолютная тишина. Каждый прислушивался к себе — все ли внутри гармонично?.. Сидели неподвижно… Откуда-то из бескрайних вселенских просторов прилетел свежий и трепетный порыв ветра, по холщовому навесу гулко забарабанили перезревшие ягоды барбариса. Высоко в ветвях гугукнул устраивающийся на ночлег дикий тетерев. На соседском участке громко вскрикнула женщина, раздался короткий, хлесткий звук пощечины. Легчайший звон донесся с разбитой Степаном Никитичем куртины — невидимые глазу высокие георгины били друг друга тугими упрямыми головками. На реке трубно высморкался пароходик, хрустнули валежником лоси в близлежащем леске. Едва слышное чавканье выдало нетерпеливых термитов, решивших на сон грядущий полакомиться кипарисной ножкой стола… И вдруг — целый сноп света!.. Слуга Назар включил прожектор на крыше, слияния природы и человека как не бывало — все застеснялись увлажненных глаз и прочувствованных лиц, закрылись ладонями, весело закричали, подхватили друг друга под локотки и, высоко подкидывая колени, побежали к дому.

Перецеловавшись, разошлись по комнатам.

Дочь Людмила Степановна, завершив ритуальное омовение, взяла с ночного столика «Полиньку Сакс» Дружинина.

«…оные, — предостерегал Александр Васильевич, — укроются по-за скирду — и шасть, лобзаться! Рассудку не внемлют ни ухом ни рылом! Срамота одна, рукосуйство! Похоти потакают, плюются, лукавого тешут. Рюшки срывают с салопов. Сайки свежие топчут. Изгиляется бесово семя и произрастает в душах, не из купели поливаемое, а из ведра поганого…»

Сыновья Василий и Артемон перечитывали любимого с детства Юлиуса Эккарда.

«Это есть не очень карашо, — сетовал сентиментальный моралист, — если мы навещаем наш фройнд и незаметно класть в карман чужой мелкий вещи, щипает старенький бабушка и делает кучка инс коридор…»

Степан Никитич помог Аглае Филипповне освободиться от корсета. Тяжелые длинные перси, падая, шлепнули его по рукам. Степан Никитич поцеловал жену в губы. Аглая Филипповна легла и вынула из-под пуховой подушки неразрезанный томик Сенанкура Этьен-Пивера.

«Лоран Бродильяр, — подробно информировал француз, — незаконный сын тринадцатого маркиза де Арманьяка, разбившего в пух и прах под Дувром флот адмирала Джексона, и незаконный внук двенадцатого маркиза де Арманьяка, своей благочестивостью заслужившего почетный титул папского нунция, не перенял по мужской линии ни отваги, ни благородства добрых своих предков — более того, он был отъявленный негодяй во всех отношениях, что несомненно проистекало из дурной наследственности со стороны матери, гризетки и танцовщицы на проволоке Пипианы Мурешану, девицы не слишком щепетильной и чистоплотной…»

Степан Никитич изучал на своей половине постели полученного накануне по почте Джакомо-Алессандро Биксио.

«Пальму первенства всяк отдаст сандаловому дереву, все остальные породы благородством своим затмевающему, место второе присуждаем дереву секвойе, обхватить себя не дающему, место же третье оставляем кизилу, коий варенье дает несравненное и к посадке на даче пригоден без трудностей…»

В сарае горничная Груша, хихикая, читала деду-молоканину рукописного Ивана Крылова.

«Из рощи вылетев, Сова младая на крышу дома опустилась, отдыхая. И тут же ржавый скрип услышала она — старик-засов очнулся ото сна. Едва держался утлый на гвоздях, но постоянно думал о…»

Прошло несколько минут, и счастливое семейство погрузилось в надежно охраняемый сон. Слуга Назар с крыши водил лучом прожектора по вверенной ему территории, а чуть ниже, на карнизе, сидел Ангел семьи и недурственно наигрывал колыбельную на губной гармошечке.

4

Дуэль между Лениным и Сувенировым должна была, наконец, покончить с непозволительным двоевластием в умах марксистов.

Все промежуточные лидеры к осени 1913 года были окончательно сметены с политической арены этими двумя бесспорными вождями крепнувшей час от часу партии пробудившегося пролетариата.

Теперь одному из них предстояло сойти. Старенький Боливар революции, ее движущая сила, не мог выдержать обоих. Продолжение соперничества грозило расколом и хаосом.

— Шаг вперед, два шага назад! — громоподобно требовал Ильич.

— Два шага налево, два шага направо! — требовательно гремел Пахомыч.

— Лучше меньше, да лучше! — поучал блистательный Ленин.

— Лучше лучше и больше! — переиначивал ослепительный Сувениров.

Взаимное раздражение нарастало и должно было найти выход. Оба ждали только случая посчитаться. Повод представился довольно скоро.

В ночь с субботы на воскресенье Ленин по своему обыкновению кутил с социал-демократами у Чванова. Шампанское текло рекой, на столах плясали голые цыгане. Владимир Ильич был в хорошей форме, много шутил, смеялся, щипал за что придется девочек, разбил тяжелой бутылкой большое зеркало.

Ничто не предвещало трагической развязки.

Люди отдыхали после очередного конгресса Коминтерна.

Аксельрод и Дейч на пару травили анекдоты: «Сидят в одной камере ликвидатор и отзовист…» Публика хохотала. Потресов, Луначарский и Дан, скинувши сюртуки и брюки, демонстрировали стойку на голове. Мирно спал в креслах старик Кропоткин. Заграничный коллега Жюль Гед объяснялся во французской любви Ольге Осиповне Лунц.

Сувениров появился внезапно, прошел через разом смолкнувший зал и дернул за нос Надежду Константиновну Крупскую.

Это был прямой вызов Ленину.

Владимир Ильич вскочил, расшвырял по сторонам пытавшихся удержать его Халтурина и Бабушкина, заправил в панталоны выбившуюся наружу манишку. Не сведущие в этикете работяги ожидали тривиальной кулачной потасовки, но оба противника были из дворян и не могли уронить себя перед чернью.