Читать книгу "Атака неудачника - Андрей Стерхов"

— Приятно слышать подобные слова. Мало кто в наше время интересуется подлинной литературой. Это раньше «толстяки» расхватывали, как горячие пирожки, а сейчас, в эпоху чистогана…

Он разочаровано махнул рукой и закатил глаза к потолку.

Понятно, что уважаемый господин Холобыстин имел виду журналы советской эпохи — «Новый мир», «Октябрь», «Неву», «Наш современник», иже с ними, но мне вдруг припомнилось, как лет сто-сто пятьдесят назад я с нетерпением ждал прибытия в Город неразрезанных номеров «Трудолюбивой пчелы», «Адской почты» и «Телескопа». Вот в ту пору меня действительно здорово волновала людская натура, её падения и взлёты. Сейчас уже нет. За век двадцатый, век, который один поэт-страдалец весьма справедливо обозвал волкодавом, всё про сынов человеческих окончательно я понял, ничего принципиально нового от них не жду, интерес мой к ним угас, глаз, излучавший любопытство, потух окончательно.

Пристроив журнал на столе между канделябром и шпагой, я откинулся на спинку кресла, вытянул ноги меж тумб дубового стола и, по-купечески сложив руки отнюдь не на купеческом своём животе, спросил-резюмировал:

— Итак, уважаемый Семён Аркадьевич, вы утверждаете, что на коллектив вашего замечательного журнала наложено проклятие?

— Да, я это утверждаю, — сказал он без тени сомнения.

— И в чём же это, позвольте узнать, проявляется?

Он выдержал длинную, почти что мхатовскую паузу, после которой заявил:

— В серии самоубийств, вот в чём это проявляется.

Выдал с придыханием и уставился, пытаясь пробиться взглядом сквозь тёмные стёкла моих очков. Хотел, видимо, оценить, как отреагирую. Я же, как это оно и подобает бывалому сыщику, воспринял его сообщение со всей серьёзностью. Но — хладнокровно. Поправил привычным движением очки на переносице и ничего не сказал. Мне пока нечего было сказать, я ждал подробностей.

Он это понял.

Глава 2

С полминуты, наверное, писатель раздумывал с чего начать. Я ждал и не торопил, слушал, как долбится в стекло опупевшая в атаке муха. Наконец Семён Аркадьевич собрался с мыслями.

— В общем, господин частный сыщик, тут такое дело, — начал он неторопливо. — Возвращаюсь давеча из Лондона, звоню в редакцию, а из трубки плач и причитания. И сквозь всхлипы страшное: «похороны». У меня волосы на голове дыбом, сразу туда — кто, как? А оно, вон оно как. Покончили с собой один за другим. Внезапно и необъяснимо. Трое. Эльвира Николаевна, завотделом поэзии. Светлой души человеком была. Потом Мариночка… Марина Мордкович, ответственный секретарь. Мы её все Бабочкой звали, всё порхала, знаете ли, порхала. Ну и наконец Костя Звягельский, наш верстальщик-компьютерщик, работяга безотказный.

В этом месте своего рассказа писатель прервался и сокрушённо закачал головой. Я было решил, что — всё, сейчас раскиснет. Однако он и не подумал. Повздыхал-повздыхал и благополучно продолжил всё в том же, печально-повествовательном, тоне:

— Ну и вот что у нас получается. Эльвира Николаевна ушла от нас в ночь на двенадцатое, дряни какой-то снотворной наглоталась. Марина, та двенадцатого утром бросилась под грузовик. Ну а Костик в полдень того же дня из окна выбросился. У нас офис на третьем, вот он, стало быть, улучив минутку, и сподобился. Невысоко вроде бы, однако — насмерть. Неудачно, знаете ли… головой… Ладно бы на газон, так нет же — прямо на бетонную дорожку.

После этих слов писатель вновь замолк и уставился на гравюру, к которой уже проявлял интерес, на гравюру по мотивам восемнадцатого аркана Таро. Аркан называется «Мистерия», гравюра тоже. И там так. Ночь, луна, каменистая пустынная долина, местами клочки тумана, из ниоткуда в никуда тянется узкая, частично покрытая зыбучим песком, дорога. На горизонте зарево и на его фоне видны две громоздкие, неведомо кем и неведомо для какой цели построенные, башни. На дороге, задрав морды, сидят волк и собака. Очевидно, воют. Разумеется, на луну. А левее, в нескольких шагах от них, на обочине, пятится в мутную лужу огромный, мрачноватого вида рак. И больше ни души.

Такая вот картинка.

Я дал писателю в полной мере насладиться веющей от неё безысходностью, после чего сказал:

— Искренне сочувствую вашему горю, но скажите, Семён Аркадьевич, с чего вы решили, что ваш дружный коллектив кто-то проклял?

— Как с чего? — перевёл он взгляд с гравюры на меня. — Разве это не очевидно? Разве я не прав?

— Не знаю, не уверен. Быть может, роковое переплетение обстоятельств.

Писатель ахнул:

— Шутите, господин частный сыщик?!

— Вовсе нет, Семён Аркадьевич, вовсе нет. Серьёзно говорю. В наше сложное время в нашем затурканном мире случиться может всякое. Даже то, что в принципе случиться не может.

— Ну, знаете ли! — вскинулся писатель. — Ни с того ни с сего трое сотрудников одного коллектива отписывают Леониду Андрееву, причём в один и тот же день. Вероятность такого совпадения — ноль. А то и меньше.

Если человек, привыкший командовать, втемяшил себе что-то в голову, его не переубедишь. А если этот человек вдобавок ещё и ставит себя высоко над остальными, его совсем-совсем не переубедишь. Я и не стал. Себе дороже. С грохотом выбрался из-за стола и пошёл к окну разбираться с мухой, которая вконец уже достала меня своим надрывным жужжанием. А по ходу дела начал рассуждать:

— Будь по-вашему, Семён Аркадьевич. Допустим, что самоубийства, если это, конечно, действительно самоубийства, что, между прочим, тоже ещё следует доказать, произошли под воздействием проклятия, а не по причине тяжких житейских обстоятельств или обломов на любовном фронте. Тогда такой вопрос: у вас есть предположение, кто заказчик? Догадываетесь, кому дорогу перешли? Да? Нет?

— Так сразу и не скажешь, — провожая меня взглядом, пробормотал писатель.

Я свернул жалюзи, с третьей попытки накрыл упрямую муху ладонью, потянул фрамугу и отпустил животину на волю. Лети, раз неймётся. Муха тут же рванула в моросящую гнусь. Дура неумная.

Приведя окно в исходное состояние, я вернулся к столу и продолжил:

— А, может, догадываетесь, за что вас заказали? Сами понимаете, Семён Аркадьевич: если знаешь за что, тогда можно вычислить и кто.

— За что? — Холобыстин пожал плечами. — Да бог его знает, за что. Ума не приложу.

— Может, дело в деньгах? — плюхнувшись в кресло, предположил я самое банальное. — Быть может, вы должны кому-нибудь круглую сумму? Или наоборот — вам должны? Знаете, как оно иной раз бывает: возникли небольшие разногласия, и пошло-поехало, и понеслась езда по кочкам.

Господин Холобыстин вздрогнул, будто его кто укусил, но уже в следующий миг замахал на меня рукой:

— Что вы, что вы, какие деньги! Какие суммы! Бюджет у нас копеечный. Еле-еле концы с концами сводим, можно сказать, нищенствуем. — Секунду-другую помолчал, затем добавил: — Но с другой стороны и больших долгов нет. Чего нет, того нет.