Читать книгу "Возвращение с края ночи - Глеб Сердитый"

Но вскоре Сашка и с этой идеей расстался, потому, как окончательно понял: возни слишком много, а толку мало.

С безгильзовыми боеприпасами тоже связываться себе дороже — вон сколько лет трудолюбивые бундесы колдовали над всякими лаками-компаундами. Чтоб и сгорали без остатка, и нагрева не боялись, и пороховой шашке рассыпаться не давали.

Лаки-компаунды есть продукт высокой химии. Тут Воронков на Козю надеялся не без оснований. А на кого еще надеяться? Козя, конечно, химик от бога. Но лаборатория у него, во-первых, не своя личная. А во-вторых, немецкого там было одна только кварцевая печь, а остальное Рыжий охарактеризовал как «сплошной Госпромцветмет».

На жидкий метатель взамен пороху Сашка тоже решил не замахиваться. Хотя в отчаянии набросал несколько вариантов, вроде бы даже работоспособных, но при реализации, сулящих кучу дополнительных проблем.

И что же оставалось? А ничего — и это «ничего» означало собой те самые мучения, поиски, ошибки, которые и закончились озарением в общественном транспорте, когда он выдумал совершенно новый боеприпас, соединяющий в себе достоинства и унитарного гильзового и безгильзового патронов. С обычным порохом, не боящийся ни нагрева, ни сырости, с повышенной начальной скоростью и уменьшенной отдачей. Короче, идея обещала многое, оставалось всего лишь ее реализовать. Всего дел-то — начать да кончить!

Мысленно оглянувшись в прошлое, Воронков удивился самому себе — прямо хоть становись в позу и толкай телегу про большой путь и великие свершения.

С публикой, правда, не очень. Разве что за слушателя сойдет Джой — красивый, неглупый, но своенравный колли, отданный двоюродным дядей Сеней в целях моральной поддержки после трагедии с родителями.

Сидит, небось, зверюга под дверью, ждет, когда хозяин закончит возиться с этими железяками — противно визжащими, а то и плюющимися горячим маслом и острыми стружками.

Улыбнувшись, Сашка выключил станок и бережно положил маленькую, но увесистую деталь на верстак рядом с остальными. Если по делу, так осторожничал он зря: этот с таким трудом отполированный вольфрамовый вкладыш к затвору можно было хоть с размаху об стену, потом поднять, да еще раз — пока рука не устанет. И ничего ему не будет, вряд ли даже поцарапаешь.

Но переступить через свое отношение к этому, для кого-нибудь другого — мертвому и бездушному металлу он не мог. Слишком много Воронков в него вложил, даже не думая для чего. Наверняка среднему человеку показалось бы странным, что оружие, вещь вроде бы утилитарную и смертоносную, можно изготавливать в том состоянии души, в котором, наверное, Данила-мастер ваял свой каменный цветок.

Бывало, Сашка и сам задумывался над этим, пытаясь понять самого себя: ну как можно любить оружие? Как можно восхищаться изяществом линий этих железных игрушек, основное предназначение которых — отнимать жизнь? И никаких объяснений этому не находил: нравится, и все тут. В конце концов, любят же хозяева своих бульдогов и доберманов, восхищаются их всякими там лапами-зубами, хотя эти породы собак выводятся и дрессируются тоже отнюдь не для спасения утопающих!

По-другому он просто не мог и, не считая, тратил время и силы. И двух друзей ведь к этому привлек — правда, они и сами оказались неравнодушны к Сашкиной затее.

Рыжий по этому поводу говаривал голосом Папанова: «Ничего… Сядем усе!» Балагур чертов. Но, если бы не они, хрен бы чего у Сашки вышло.

Краса и гордость экспериментального отделения своей конторы Серега, у которого полмизинца оторвано в детстве самодельной бомбочкой, орудовал в лаборатории, обеспечивал покрытия, варил пластики, добывал заготовки из дефицитных металлов.

А заядлый охотник и KMC по стрельбе Гарик был своим человеком в тирах и на стрельбищах. Это с его помощью удалось на натурных экспериментах отработать баллистику, или, проще говоря, посмотреть, как ведет себя новый патрон в сочетании с новым стволом.

Вели они себя поначалу по-всякому, но другого Воронков и не ожидал.

Время подвело итоги труда, и результат — вот он, на верстаке. Здесь все, и форма, и содержание. Сашка взял детальку, промыл ее от остатков полировочной пасты, искупал в смазке и снова положил на верстак. Немного постоял, тщательно вытирая руки. Осознанно или нет, но этот момент он оттягивал до последнего. Во время подгонки всех составных частей их приходилось до посинения совмещать, прилаживать и двигать относительно друг друга.

Но еще ни разу он по какому-то странному капризу не собирал свое произведение полностью. Благо конструкция позволяла.

И вот, кажется, все готово. Захочешь, а не придумаешь, что бы еще вылизать. Пальцы скользнули по длинноватому для обычного пистолета стволу, рифленому узкими продольными канавками. Нет, надо, чтобы хоть кто-нибудь это видел! Воронков пошел и приоткрыл дверь.

— Будешь свидетелем! — веско сказал он протиснувшемуся в щель Джою. Колли уселся и радостно застучал хвостом об станину ближайшего станка.

Саша встряхнул в воздухе руками, плюнул зачем-то через левое плечо и произнес в пространство:

— Приступим… Нервных и женщин просят не смотреть! — а затем поднял ствол с покрытой масляными пятнами ткани.

Он не спешил, хотя свое творение мог бы собрать за считанные секунды, хоть с закрытыми глазами, хоть вися вверх ногами, хоть наяву, хоть во сне — кстати, во сне он это уже проделывал сотни раз.

И вот — новый пистолет у него в руке. Последним движением Воронков вставил в рукоятку оба магазина, пока еще пустые, и замер.

Что-то происходило и в нем самом, и вокруг. Вряд ли Сашка сумел бы подобрать слова для описания, но в душе у него в этот миг шевелилось чувство, знакомое, наверное, всякому творцу. Восторг свершения — так, что ли? В руке лежало нечто, реальное, как солнечный свет в ясный полдень, и весомое как выговор с занесением в трудовую книжку. Оно лоснилось металлическим блеском, а на боку у него изящно темнел маленький гравированный значок — гибкий силуэт мангуста.

Глядя на создание своих рук, Сашка чувствовал, как взор его радуется каждой линии. Хотя, на посторонний взгляд, «Мангуст» мог показаться настоящим чудовищем — не хуже поразившего в детстве воображение фантастического пиррянского пистолета из «Мира Смерти» Гаррисона. Огромное, черное, с вкраплениями матово-золотистого, непривычных очертаний, это чудовище всем своим видом как бы предупреждало: принимайте меня всерьез и не ошибетесь!

«Забавно, — подумалось вдруг. — Попади игрушка в руки кому знающему, так тяжкий ступор бедняге обеспечен. Если вот так, без патронов, то никакой спец даже не поймет, как она работает! Инерция мышления, брат, страшная штука!»

А уж определить класс, к которому следует отнести оружие, затруднялся и сам создатель. Штурмовой пистолет, что ли? Неслабый такой. Бьющий оперенной стрелкой на полкилометра. А в упор и картечью можно. Один магазин такой, другой такой — и ты готов к превратностям судьбы…

Воронков откинул приклад-цевье, приложился. Удобно. И пушечка для своих размеров весьма легенькая. Не зря он со всяким пластиком-титаном возился, баланс выверял и ловил «блох» в весовом расчете. Вдобавок еще общее изящество очертаний создает видимое впечатление легкости.