Читать книгу "Казаки-разбойники - Юрий Волошин"

Первую дневку устроили вблизи Фастова на берегу речки Уновы.

Здесь к обозу присоединился отряд казаков человек в триста. Они уже ждали два дня и торопили с продолжением пути.

Сотник Мелецкий не соглашался.

– Панове, мы не можем без отдыха. Кони устали, а угнаться за вами будет трудно, – пан Мелецкий решительно рубанул рукой. – Придется ждать день.

– Да и то, – вдруг согласился сотник Яцко Качур. – Куда спешить-то? Успеем навоеваться. Это от нас не уйдет, панове. Останемся. Вместе веселее.

Потом долго тащились вдоль Каменки, – эта часть пути была одной из приятнейших. Воды вдоволь, травы и тени достаточно. И деревни попадались, где казаки успешно добивались благосклонности молодых вдов, которых было достаточно после голода, мора и казацких восстаний.

– Лука, – как-то обратился к юноше Макей, – я смотрю и удивляюсь на тебя.

– Что так, дядько Макей? – удивился Лука.

– Ты уже большой, а девок стесняешься. Гляди, сколько кругом молодиц! И у каждой в голове засела мыслишка о казаке.

– Ну и что? При чем тут я? – ответил, слегка смутившись, юноша.

– При том, что ты обижаешь баб, хлопец, – вдруг сурово бросил дядька Макей. Лука отвернулся, поняв, что имеет в виду десятник. Его обдало жаром волнения. Слов для ответа не находилось. А Макей продолжал безжалостно:

– Сегодня мы рано остановимся на ночлег. Поручу тебя Степке Сычу. Он в делах с бабами весьма удачлив. Пора тебе становиться казаком, хлопец. И не возражай десятнику! Иначе… – и Макей покачал увесистым кулаком.

И действительно, еще солнце не склонилось над зубчатой верхушкою леса, а голова обоза уже остановилась на ночлег. После ужина появился Сыч.

– Эй, Макей! Где твой хлопец? Поспеши! Еще успеть поспать надо!

Луку бросило в жар, руки и ноги задрожали, не то от страха, не то от волнения. А Макей уже толкал его в бок, приговаривая:

– Слыхал? Поторопись, а то Степанко не любит ждать. Проваливай, пока добром говорю. Иди!

Лука готов был провалиться сквозь землю от стыда, волнения и нерешительности. Однако Сыч грубовато толкнул его в бок и загоготал:

– Гы-гы! Хлопец, чего нюни развесил? Идем, я помогу тебе сделаться казаком! Это не страшно, сам быстро поймешь. Будешь благодарить. Шагай.

Они быстро удалились, а Сыч все бубнил, что и как надо делать с бабой. Лука слушал вполуха и больше переживал, поглядывая вперед, где виднелись белеющие хаты деревни.

Сыч весело оглядывал хаты, около которых по вечерам сидели мужики и молодые бабы вперемешку со старыми и пожилыми, девками и хлопцами. Он придирчиво оглядывал молодиц, весело отвечал на шутки и их призывы и шел дальше.

– Вот тут мы и отаборимся, хлопец. Это нам подойдет.

Три молодицы стреляли в них глазами, и Сыч смело и решительно ответил на шутки, в которых слышались откровенные призывы.

– И много вас, таких казаков, понаехало? – спросила чернобровая молодица, с интересом заглядывая в глаза Степанка. – Видели, как ваш обоз колесил к роще.

– На вас хватит, бабы, гы! – осклабился Сыч и подкрутил ус, свисающий вниз.

– А как тебя кличут, хлопец? – спросила другая баба с круглым смешливым лицом и игриво показала в улыбке ровные влажные зубы.

– Лука, – буркнул, покраснев, хлопец.

– А где ж твои усы, казак, где чуприна, ха-ха?

– Еще не посвящен, бабы, – пришел на помощь Сыч. – Еще все наживется. Вот вернемся с похода в Неметчину, тогда поглядите, что за молодец будет перед вами. Надо только немного погодить и приобщить хлопца к казачеству, гы-гы!

Все засмеялись, а чернобровая спросила, игриво поведя плечом:

– Небось, захотелось домашней снеди казакам?

– То было б очень кстати, Марфутко, – ответил с готовностью Сыч.

– Бабы, ведите казаков в хату. Мы мигом соберем стол, – заторопилась чернобровая и встала, оправив вышитую юбку и рубаху на груди.

– Ой, бабы! – вскочила третья с озабоченным лицом. – Я забыла загнать уток. Побегу, а то не соберу.

Сыч мимолетно бросил взгляд на Луку, подмигнул и сказал тихо:

– Порядок, хлопец! Все идет, как надо. – И к Марфуше: – Вы, я вижу, вдовствуете, бабоньки милые?

Чернобровая вздохнула, ответила, понурив голову:

– Судьба не обминула нас, Степанко. Загинули наши еще в прошлом году. А где теперь найдешь человека на хозяйство? Эх!

Молча зашли в хату. Засветили лучину, каганец, завесили угол с иконами и лампадой рушником, вышитым крестом. Скоро на столе появился хлеб, зеленый лук и еще теплый борщ.

– Живем бедно, так что вы уж не обессудьте. Чем богаты…

– Не беспокойся, Марфута, – беспечно махнул рукой Сыч. – Мы прихватили с собой малость. На вот – порежь этот огрызок, – и протянул большой кусок копченого сала с аппетитными толстыми прожилками мяса, – да и штоф нам не помешает, – победоносно и со стуком поставил он посуду на стол.

– Ой! Как здорово! – не утерпела от восклицания круглолицая Мотря. – А можно детишкам немного, а?

– Бери, молодица! Чего уж там. Для детей завсегда готов… Много у тебя их, Мотря?

– Двое, Степан, – серьезно ответила женщина. – Девочка и хлопчик. Три и два годика. Маленькие еще. В соседней хате с бабкой сидят. Я сбегаю?

– Беги, но не задерживайся долго. – Степан был за хозяина и всем показывал это с удивительным довольством. – А твои где пострелята, Марфутка?

– Гостят у тетки. Через три хаты. Они любят гостить там. И ночевать будут там, – многозначительно закончила она.

Лука ничего не говорил. Он только слушал и дрожал от возбуждения, поглядывал на товарища и удивлялся, как он легко и свободно мог разговаривать с незнакомыми женщинами, ничуть не стеснялся и был весел.

Появилась Мотря. Она явно спешила и смущенно оглядела собравшихся за столом.

– Как раз вовремя, Мотря, – заметил Сыч. – Лука, подвинься, дай бабе сесть.

Юноша подвинулся, пряча пылающее лицо и радуясь, что солнце закатилось, а света огонька лучины было явно маловато.

– Ты что это отодвинул кружку? – тихо спросила Мотря, пододвигаясь к хлопцу.

– Не хочу, – буркнул тот, ощущая дрожь в теле.

– Не трожь его пока, Мотря, – бросил Сыч и опрокинул келих в рот. Крякнул, занюхал коркой хлеба и добавил: – Я его знаю. Душа не принимает. Оно и к лучшему. Еще молодой, успеется. Казаком станет – и душа примет. Куда ей деться!

Он весело засмеялся, а Лука чуть не горел. Мотря подкладывала ему сала, лука, подливала борща. Вкуса он почти не ощущал, лишь прислушивался, как гулко бухало в груди сердце. Вдруг до его слуха долетели слова Сыча: