Читать книгу "Красный падаван - Виктор Дубчек"

— Вы что же, товарищ Тихонравов, полагаете, будто ваш Ракетный институт невозможно обогнать в данном вопросе? — раздражённо проговорил Иосиф Виссарионович. — Винклер в Германии запустил ракету на жидком топливе ещё в тридцать первом году. На два года раньше вашей ГИРД! У немцев же работает Герман Оберт, у американцев — Роберт Годдард. Вы, ученики Циолковского, возомнили себя впереди всех, а теперь выясняется, что у кого-то есть возможность угрожать нашей столице бомбовым ударом.

Авиатор слева отхлебнул чаю. Авиатор справа отхлебнул чаю. Михаил Клавдиевич сглотнул.

— Иосиф Виссарионович, — тихо сказал он, — этот объект не мог запустить никто на Земле. Его наблюдаемая длина — не менее десяти километров, и это самая осторожная оценка. Методов для измерения массы объекта у нас нет вовсе.

Сталин откинулся в кресле. Взял со стола трубку, повертел в руках, положил на место.

— Собирайтесь, товарищ Тихонравов. В Кремль поедем в моей машине.

Сержант государственной безопасности Коля Половинкин стоял на Красной площади с букетом нежно-розовых лилий и чувствовал себя полным дураком. Он торчал тут уже битых полтора часа, несколько раз прошёлся до метро и обратно, съел три порции ароматного эскимо в хрустящей бумажной обёртке, даже полюбовался, как в Спасские ворота проезжают сразу пять больших чёрных авто, а потом ещё много авто поменьше, но тоже чёрных; в общем, помирал со скуки.

Хорошая девушка из общежития МИИТ, назначившая свидание перед Историческим музеем, оказалась вовсе не хорошей, а дурной. Даже, наверное, немного порочной, как аромат вот этих самых лилий. Наверное, теперь с подружками хихикает над простоухим сержантиком, которого так удачно провела. Или — хуже того — сидит в общежитии за накрытым ситцевой скатертью столом и учит какую-нибудь глупую тригонометрию с каким-нибудь глупым брюнетом.

Он с мрачным мстительным удовольствием вообразил, как приезжает на Бахметьевскую, подходит к шестому корпусу МИИТ, достаёт своё замечательное новенькое удостоверение с гербом… «А подать сюда порочную девушку Зинаиду! И её глупого брюнета тоже».

Сам Половинкин был вызывающе белобрыс, отчаянно голубоглаз и внешность свою полагал совершенно недостаточно мужественной, потому имел склонность хмурить брови и выдвигать вперёд нижнюю челюсть. Правда, силушкой папа с мамой не обидели, да что с того? Сильных теперь много. Разве может кто-то быть слабым в такой замечательной стране, как СССР? Когда такая страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой.

Коля подумал, что обязательно стал бы героем, но просто пока не было повода. Он стоял в стенке против зареченских, ходил в одиночку в тайгу на две недели, прыгал в клубе с парашютом и, в общем, знал, что при случае себя покажет. Кроме того, Коля неплохо стрелял и боксировал: он чувствовал — он всегда чувствовал, — как надо держать оружие, чтобы пуля летела в цель, и как надо держать себя, чтобы кулак соперника в цель не прилетал. А когда на показательных выступлениях по новой милицейской борьбе «самбо» сам знаменитый спортсмен Харлампиев вызвал его из зала на ковёр, Коля просто чувствовал всё, что собирается делать соперник, и так выворачивался и так упирался, что Анатолий Аркадьевич даже вспотел, пока наконец не сумел провести болевой приём. Харлампиев потом хвалил Половинкина, говорил, что у того прекрасное чутьё, и советовал серьёзно заниматься спортом, но в училище младшего командного состава НКВД их обучали хоть и тоже борьбе, но совсем, совсем иным приёмам…

По окончании училища комсомолец Николай Половинкин получил отличные новые сапоги и направление в Москву, где и скучал смертельно, ибо никаких серьёзных дел ему пока не поручали. Под серьёзными делами Коля понимал, например, разоблачение шпионской сети, окопавшейся в научном центре по изобретению новейших электрических подводных лодок. Или, например, полёт на Марс для установления там советской власти, как в замечательной книжке «Аэлита» писателя Алексея Николаевича Толстого, только чтоб победить. Уж наверное, такая девушка, как Аэлита, не стала бы обманывать Николая Половинкина и охотно пошла бы с ним в кинотеатр «Москва», где с февраля сорок первого года крутили стереофильм «Концерт» режиссёра Андриевского. Коля очень хотел посмотреть объёмное кино, но до сих пор как-то не получалось.

Вот и сегодня — пропала суббота, в общем. Подтянутый постовой милиционер, почти ровесник, в очередной раз с понимающим сочувствием бросил взгляд на Половинкина, поправил обшлаг модного белого кителя и отвернулся. Было жарковато.

Коля вздохнул, поглядел на часы, потом на порочные лилии. Наверное, лучше всего будет оставить их у какого-нибудь памятника.

Он огляделся.

И в этот самый момент знакомые иголочки упёрлись в виски. Так случалось, когда он чувствовал, и Коля привык относиться к иголочкам как к хорошим подружкам, всегда готовым предостеречь его от падающей сосульки или наряда вне очереди. В этот раз подружки казались чем-то напуганными.

Половинкин стал осторожно осматривать площадь перед Историческим музеем. Не прямо перед собой, нет: любой охотник (и любой читатель приключенческих книг) знает, как верно дикий зверь чувствует прямой взгляд. Сержант государственной безопасности с безразличным видом пялился в никуда и деликатно ощупывал гуляющих прохожих периферийным зрением. До тех пор, пока нежные иголочки не запели ему прямо в виски, тонко и звонко: динь-дон, динь-дон! вот-и-он! вот-и-он!

По брусчатке площади не быстро, но очень спокойно и целеустремлённо вышагивал высокий худощавый юноша в странной коричневой робе, похожей на костюм лёгкого водолаза. Юноша не выглядел крепким, но жилистым и точным в движениях. Он низко наклонил коротко стриженную голову и мог бы показаться сутулым, если бы такая осанка не казалась всего лишь подготовкой к внезапному прыжку. На поясе странного костюма болталась недлинная металлическая штуковина, вроде складной подзорной трубы, что хранилась в сундуке у деда в Саратове. Коля мог бы поклясться чем угодно, что безобидная с виду железяка была оружием, и очень важным для его владельца: правая рука гражданина всё время тянулась к этой трубе, оглаживала кончиками пальцев, но всякий раз будто отдёргивалась, убедившись в близости оружия. Кисть руки, кисти обеих рук были плотно покрыты шрамами, и Коле сразу не понравилась естественная привычность этих шрамов, как будто гражданин в водолазном костюме считал явное уродство такой же важной частью себя, как и непонятное оружие на поясе.

И странного юношу, и все его странные подробности Половинкин успел рассмотреть хоть и периферийным зрением, но чётко и быстро. Так же быстро сержант госбезопасности принял решение последовать за гражданином, который уже сворачивал за угол музея, направляясь, по всей видимости, к гранитной глыбе Мавзолея Владимира Ильича Ленина. Не понравился Коле гражданин, ох не понравился.

Неприметно следуя за юношей в водолазном костюме, Половинкин обратил внимание, что гуляющие, которых к вечеру рабочего дня собралось на площади уже немало, как бы сами собой расступаются перед всё так же ровно вышагивающим «водолазом». Перед Колей, допустим, тоже многие расступались, но Коля-то всё-таки был парень видный, да и новенькая форма способствовала. Не боялись, конечно, — кто же в СССР забоится формы сотрудника НКВД, кроме, ясное дело, шпионов и бухаринских недобитков. Уважали. А вот перед странным юношей прохожие расступались так, будто вовсе не видят его, просто вдруг захотелось поближе рассмотреть особенно интересный камень в брусчатке или приспичило переступить с ноги на ногу.