Читать книгу "Метро 2033. Муос - Захар Петров"

Мать вернулась с работы раньше обычного. Это была снова его любимая милая мама. Она пробралась в угол палатки, в которой сидел и трясся Игорь, и сунула ему в руку конфету (где она могла ее достать?). Потом обняла сына и ласково зашептала прямо на ухо:

— Игорек, сынок. Та девочка очень больная, она — злая. Она — чурка. Я хочу ее вылечить. Она выздоровеет и станет красивой доброй русской девочкой. Она будет как мы. Ведь твой папа погиб на войне ради того, чтобы все детки были русичами…

Игорь почти поверил — а что ему еще оставалось делать? Правда, встречать маму с работы он больше не ходил. И вообще на ту дверь старался не смотреть.

Через несколько лет, когда он оказался в Полисе, Игорь случайно услышал рассказ одного из ветеранов войны с фашистами. Тот утверждал, что фашистские медики проводили секретные эксперименты над детьми. Они создавали управляемых, сильных зомби — идеальных солдат будущей армии. В качестве материала использовались дети восточных национальностей. При осуществлении операций медики не тратились на наркоз. В заключение ветеран добавил:

— Главой их медчасти была женщина-хирург. Видел я ее мертвой, когда уже в расход пустили. Красивая была баба. Такая маленькая, хрупкая… Ну, никогда бы не поверил, что такая может намеренно детей калечить! А сколько умерло при этих операциях… Кстати, говорят, что фашисты, уходя со станции, упорно прикрывали медиков с их подопытными — так они важны для них были. А детки, которым эта фашистка мозги вправила, уже повырастали, небось. Не хотел бы с ними встретиться…

У Игоря мурашки побежали по коже. Его маму, действительно, убили. Однажды Полис внезапно напал на их станцию. Мать уже вернулась с работы и что-то читала в их палатке. Когда началась стрельба, она схватила пистолет и хотела выбежать наружу, но уже на выходе вскрикнула и ввалилась обратно, упав на спину. Продолжая держать одной рукой пистолет, второй она зажимала рану в животе. Подняв глаза на Игорька, мама что-то зашептала, но он не слышал или не понял от испуга.

В это время в палатку вбежал незнакомый военный с автоматом. Увидев пистолет в руке раненой женщины, он спокойно поднял ствол и выстрелил ей одиночным в голову. От наполнившего его ужаса Игорь потерял сознание.

Он пришел в себя, когда какой-то бородатый мужик тащил его за шиворот в сторону туннеля. Впереди такой же бородатый с перевязанной рукой и автоматом на груди преградил дорогу.

— Куда ты его?

— А что ты прикажешь со щенком фашистским делать? На фарш, разумеется! Мать его знаешь кем была?

— Значит, и ты — такой же! А ну оставь дитенка! Слышишь, чего говорю?! — раненый боец потянулся к автомату.

— Да хрен с тобой! Забирай! — И мальчик покатился под ноги заступника от сильного толчка в затылок.

Игоря Кудрявцева переправили на Боровицкую, где был устроен приют для детей, потерявших родителей. Здесь было несладко: сверстники быстро прознали, чьим сыном он был. «Фашистский ублюдок», «нацистская сука» — эти слова Игорьку то и дело приходилось слышать в свой адрес. Часто его жестоко избивали. Особенно свирепствовали те, чьи родители погибли от рук фашистов во время войны. Учителя формально пытались защитить Кудрявцева, но они и сами испытывали к мальчику неприязнь за его прошлое, как будто он был в чем-то виноват. У Игоря не было друзей. Девушки его сторонились, хотя он рос высоким, приятной наружности юношей. Они боялись стать «фашистскими подстилками».

После очередного избиения Игорь даже думал покончить с собой. Он украл нож, чтобы ночью перерезать себе вены, но сделать это не хватило духу. Паренек завыл, давясь рыданиями без слез. Он ненавидел себя, ненавидел свою покойную мать и проклятую жизнь, сделавшую его изгоем.

Лучшие воспитанники приюта обычно поступали в распоряжение браминов. У Игорька не то чтобы не было способностей к учебе. Он просто не видел смысла заниматься этим. Для того чтобы оградить от сверстников, да и просто избавиться от Игоря, воспитатели приюта в двенадцать лет отдали его в ученики радиомеханику.

Так получилось, что владеющих этой специальностью в метро можно было пересчитать по пальцам. Починка же раций сталкерам и восстановление телефонной связи оказались делом весьма нужным и постоянно востребованным. Работы у Степаныча было много, а сам он становился стар и в последнее время часто болел. Ему нужен был помощник, а заодно и кто-то, кто мог бы его заменить.

Игорь перебрался в палатку Степаныча, которая была одновременно его мастерской и домом. Угрюмый радиомеханик разговаривал очень редко и еще реже улыбался. Он так и не принял новую жизнь в Метро и все еще жил прошлым. Тот день, когда в ядерном пекле погибли его жена и двое детей, был для него последним реальным днем. Иногда мастер доставал три замусоленные фотокарточки, раскладывал их на полу, закрывал глаза и начинал качаться из стороны в сторону.

Близкими людьми Игорь и Степаныч не стали. Но паренек был благодарен старику уже за то, что того абсолютно не смущало происхождение ученика. Правда, для других людей он так и остался фашистом. И если не считать пары фраз в день, которыми они перебрасывались с радиомехаником, Кудрявцеву случалось сутками не разговаривать вовсе.

Однажды Игорь заметил на лице наставника оживление: сталкеры с поверхности принесли целую стопку справочников по радиоделу. После этого Степаныч начал более основательно образовывать своего помощника: кое-что задавал учить по справочникам, объяснял основы радиодела и поручал нехитрый ремонт. За несколько лет Игорь освоил профессию.

Они жили в своей палатке, выходя оттуда только по необходимости. Но даже в эти редкие «вылазки» Кудрявцеву хотелось скрыться от чужого любопытства, остаться в тени. Как бы защищаясь, он натягивал на голову капюшон старой вылинявшей куртки, обвисавшей на его худых плечах, ссутуливался и становился почти незаметным. Мало кто обращал на паренька внимание. Правда, когда он скидывал свой капюшон, то раздатчица служебных пайков — некрасивая девчонка с заячьей губой — засматривалась на него. Бледное чистое лицо с едва заметными редкими волосками на щеках и подбородке, уклонившимися от щербатого лезвия, растрепанные темно-русые волосы и длинные, почти девчоночьи ресницы делали Игоря похожим на избалованного отрока. Но сжатый рот, напряженные скулы и смотрящие мимо всех серые глаза подсказывали, что жизнь его далеко не беззаботна. За все время он так и не встретился взглядом с бедной раздатчицей. Возможно, это было к лучшему для нее…

* * *

К исходу второй недели пребывания в должности «начальника рубки» Игорь стал понимать, что назначением он обязан лишь пренебрежению к нему окружающих и той маловажности, которую имел проект «Цивилизация» в глазах правительства.

Старый радиомеханик, хоть и считался снятым с задания, все-таки иногда заходил в рубку. Он кое-что перестроил в приемнике, и аппарат теперь автоматически сканировал эфир на разных частотах, так что Игорьку не надо было крутить ручки.

Игорь периодически выходил — по нужде или получить свой служебный паек — и вновь возвращался в рубку, чтобы круглосуточно слушать это утомительное шипение, перебиваемое писком и треском. Сначала он вслушивался внимательно, боясь что-нибудь пропустить, потом более рассеянно, а со временем привык и засыпал под этот шум.