Читать книгу "Сицилийское королевство - Алексей Живой"

– Молодец, чародей, – раздался у него над ухом княжеский голос, – только, повезло тебе. Еще чуток, и лежать бы тебе с пробитой головой. Так что не лезь вперед, где не надобно.

Забубенный покорно сделал шаг назад от зубцов стены. Нельзя сказать, чтобы он хотел сейчас поспорить с князем. Мечом махал он и на самом деле не важно.

– А ну-ка, ребятки, – добавил Владимир, обращаясь к своим телохранителям, увидев очередного заползавшего в освободившуюся брешь ляха, – опрокиньте-ка лестницу. Хватит им в крепость лазать.

Двое дюжих ратников, каждый на голову выше нехлипкого Григория, предварительно насадив на пику ляха, схватились за края лестницы, поднатужившись, спихнули лестницу вниз, вместе с дюжиной карабкавшихся по ней польских вояк. Снизу послышались дикие вопли.

Довольно кивнув, князь вернулся в башню, откуда продолжал следить за ходом боя. Куря управлял обороной правой, дальней от чародея части стены, а слева старшим был Черепеня. Григорий прислушался к словам князя и пока не лез на рожон, но и не удирать же со стены, пока идет бой. Стыдно. Постепенно, уклоняясь от свистевших над головой стрел, Забубенный снова придвинулся к зубцам и осмотрелся. С левого края одну из лестниц также порубили и сбросили вниз. Наступление там захлебнулось.

У Кури было посложнее. На самом краю стены нескольким ляхам удалось перемахнуть через зубцы и навязать бой пограничникам. Они даже зарубили и сбросили внутрь крепости троих защитников. Но тут подоспел сам Куря с киевлянами. Ловким движением он всадил одному из ляхов между ребер клинок, пробил кольчугу и умертвил его на месте. Труп ляха упал вниз на крышу навеса, туда же, куда ночью рухнуло мертвое тело галицкого ратника Данилы, убитого стрелой. Второго поляка убил киевский дружинник, метнув в него с десятка шагов копье, как заправский спартанец. Третьего и четвертого зарубили быстро, зажав в башне превосходящим числом. Насладившись видом поверженного противника, Куря велел разрубить и оттолкнуть лестницу со стены.

Первый приступ окончился неудачей и, пуская по защитникам редкие стрелы отчаяния, ляхи откатились от крепостных стен Перемышля к своему походному лагерю, оставив внизу не меньше трех дюжин трупов и четыре изломанные лестницы.

Рыцари взирали на штурм издалека, сидя в седлах боевых коней. И явно были недовольны его результатом. Когда отбитые осаждавшие собрались вокруг них, было ясно, что их принуждают тут же идти на новый штурм. До стен долетали гневные окрики и приказы командиров. Забубенный был не силен в местном наречии, но суть дела и так была понятна. Подкрепляя слова красноречивыми жестами, рыцари крыли польским матом нерадивых вояк, которые не могли с первого захода взять такую небольшую крепость, хотя нападавших было втрое больше. Разрозненные колонны ляхов стали строиться в боевые порядки. Назревал очередной приступ.

Григорий окинул взглядом своих. Осажденные тоже потеряли несколько человек, возможно, с десяток. Но еще были полны сил и второй приступ, если он будет таким же как первый, отобьют обязательно. Но в этот момент в битве наступил перелом.

Над ухом Забубенного раздался радостный возглас галицкого дружинника, он указывал куда-то влево. Григорий повернул голову в ту же сторону и увидел, что там форсирует реку монгольская конница. Тумен под командой хана Тобчи уже почти переправился через речку Сан и готовился сходу вступить в бой, ибо кто на кого нападает, монгольскому хану объяснять было не нужно. Он отлично знал, что следует делать и на чьей он стороне.

Первые сотни всадников уже были на этом берегу и, растекаясь лавой по полю, что лежало за посадскими домами Перемышля, начали маневр окружения польских рыцарей. Когда закованные в броню ляхи заметили монголов, отступать было уже поздно, конница Тобчи мгновенно отрезала им пути отступления вдоль леса с западной стороны и начала оттеснять от города. Был еще путь на север, но польские воеводы решили принять бой и через несколько минут были прижаты к лесу со всех сторон. Да и куда им в таком тяжелом вооружении было деться, монголы были гораздо легче и быстрее.

Не ожидавшие такого исхода налета на Перемышль, рыцари все же дело свое знали. Они перестроили войско клином, в центре которого находились сами, и перешли в наступление, пытаясь прорвать окружение. Но монголы быстро зажали в клещи польскую «свинью» и раздавили ее с флангов. Все-таки численное превосходство было не на стороне рыцарей – две-три сотни против десяти тысяч из которых в бой вступили только самые передовые отряды. Такой расклад не оставлял полякам никаких шансов на победу. В первой же сшибке польских копейщиков с монголами были уничтожены почти все легкие воины рыцарского войска, а сами вельможные паны остались почти без прикрытия.

Но бронированное ядро польского войска продолжало рубить монголов до тех пор, пока над полем боя не разнесся приказ одного из сотников и конное войско степняков, решив не тратить на железных бойцов больше сил, чем они того стоят, отодвинулось на десяток шагов и пустилось вскачь вокруг ничего не понимавших рыцарей. Наблюдавший за этой битвой Забубенный со стены решил, что он в цирке, где показывают лучшие образцы джигитовки. Теперь монголы не бились, он просто скакали всем войском по кругу, центром которого были польские рыцари, и стреляли в них на ходу из лука, до тех пор, пока не перебили всех оруженосцев и слуг. Сами же рыцари, прикрываясь щитами, оставались по-прежнему невредимыми. Кроме одного, которого кто-то из особо метких лучников умудрился поразить стрелой даже в прикрытую кольчугой шею. Вельможный лях уже сполз с седла и лежал без движения на сырой траве.

Скоро это избиение младенцев настолько оскорбило гордость польского рыцарства, которое не желало погибать, даже не оказав сопротивления этим отсталым кочевникам, что один из закованных в латы воинов, пришпорил жеребца и выскочил вперед. Подняв вверх копье с прицепленным к его наконечнику ярким флажком, он что-то прокричал. Монгольский сотник, кажется, это был Буратай, старый знакомый механика, намек понял. Обстрел прекратился. Монголы уважали личное мужество.

Рыцари требовали смертельного поединка с монгольскими багатурами, чтобы умереть славно. А монголы любили военные забавы и знали обычаи закованных в броню европейцев, разведка у них была поставлена хорошо. Все равно победа в битве уже была одержана. А потому Буратай велел выйти четырем своим лучшим воинам и принять бой. Конное войско раздвинулось, очистив для поединка широкую поляну.

Поляки разъехались и выстроились в линию, сверкая своими массивными шлемами и ярко-красными одеждами с белыми хищными орлами на плечах. У каждого в железной рукавице было зажато по копью, на левом предплечье надежно прикручен небольшой треугольный щит для ближнего боя, все с тем же бело-серебристым орлом на красном фоне. На поясе висел массивный меч с искусно отделанным лезвием и рукоятью. Тело надежно закрыто латами. Фигурки орлов хищно смотрели с наверший шлемов ясновельможных панов на моголов, ожидая своих противников. И противники скоро появились.

Ряды конных воинов раздвинулись, и на середину выехали четверо монгольских багатуров. Доспехами они не уступали противникам. Искусно сделанные шлемы, облегали головы воинов, закрывая лицо и шею полностью и надежно охраняя даже от прямого удара. Но, в отличие от вариаций на тему ведра с заклепками, украшавших головы рыцарей, шлемы монголов были островерхими. Мощными пластинами прикрыта грудь, а снизу доспех продолжался бронеюбкой, которая хорошо защищала ноги от ударов и позволяла свободнее двигаться. Багатуры были облачены в тяжелые доспехи, не часто, но встречавшиеся в монголской коннице. Переброшенный через плечо на ремне щит в мгновение ока оказался в левой руке каждого степного воина и был он массивнее, чем у польских крестоносцев. А в правой руке – мощное копье, с длинным заостренным наконечником, способным не только пробивать, но и разрезать доспех врага. Кроме того, у каждого монгола к седлу был приторочен аркан, для того чтобы вязать пленников.