Читать книгу "Ночная школа. Наследие - Кристи Доэрти"

Но не продвинулась в этом направлении ни на шаг. Родители просто отказывались говорить с ней на эту тему, да и вообще все больше помалкивали.

Во вторник вечером мать вручила дочери изящный конверт цвета слоновой кости с эмблемой в виде креста замысловатой формы и подписью «Киммерийская академия». Чуть ниже, уже от руки, изящным, с завитушками, почерком, стояло: «Памятка для новых учеников».

В конверте обнаружились два листа бумаги с отпечатанным на машинке текстом. Читать его поначалу было непросто, поскольку Элли никогда в жизни не видела такого, но она довольно быстро приноровилась. Каждая буква непривычного для глаза чуть угловатого шрифта оставляла на дорогой кремовой бумаге четкий, словно отштампованный след. Да и читать ей пришлось не так много: первая страница содержала краткое послание от директрисы школы Изабеллы Ле Фано, в котором та приветствовала Элли и выражала радость по поводу того, что девочка в ближайшее время окажется в числе ее учениц.

«Очень тронута», — не без иронии произнесла про себя Элли, откладывая листок в сторону. Второй оказался более информативным. Например, там сообщалось, что все письменные принадлежности будут предоставлены ей академией, как и школьная форма. Далее говорилось, что переданные ей предметы гардероба должны быть помечены ее инициалами — маркером или вышивкой. Аналогичным образом ей предлагалось пометить и привезенные с собой носильные вещи. Затем шло обязательное требование относительно приобретения резиновых сапог и дождевика, поскольку, как говорилось в послании, «школьный кампус находится в сельской местности, занимает большую территорию и расстояние между некоторыми постройками может оказаться значительным».

Элли просмотрела письмо в поисках самых неприятных пунктов, обыкновенно именуемых «школьными правилами» и, разумеется, обнаружила искомый раздел, выделенный жирным шрифтом.

«Полный список правил, касающихся поведения учащихся академии, будет передан вам по приезде. Пожалуйста, внимательно прочитайте их и неуклонно им следуйте. Нарушения означенных правил будут строго наказываться».

Под этим параграфом шел другой с еще более зловещим содержанием.

«Учащимся запрещается со дня приезда покидать территорию школы без особого на то разрешения. Разрешение может быть выдано как представителями администрации, так и родителями, но это происходит редко и лишь в силу особых обстоятельств».

Когда Элли поднимала спланировавшую на пол первую страницу, у нее дрожали руки. Она кое-как сунула бумаги в конверт и бросила письмо на стол.

«Это что же: школа — или тюрьма?»

Бегом спустилась на первый этаж и пошла на кухню, где мать готовила ланч.

— Я звоню Марку, — тоном, не терпящим возражений, объявила она, хватая телефон, который словно по волшебству появлялся на холодильнике всякий раз, когда родители оказывались дома.

— Неужели? — Мать положила кухонный нож на стол и посмотрела на нее.

— Если меня отправляют в тюрьму, я имею право на один телефонный звонок, не так ли? — сказала Элли громким голосом, в котором проступали страх и негодование. Попытки родителей перевоспитать ее зашли слишком далеко!

Мать некоторое время пристально смотрела на нее, потом пожала плечами, взяла нож и принялась нарезать помидоры тонкими ломтиками.

— Ну что ж, звони, если хочешь…

Элли помедлила, прежде чем набрать нужный номер. Дело в том, что он был забит в память ее сотового, и ей самой редко приходилось его вспоминать.

Несколько длинных гудков.

— Слушаю вас. — Голос Марка показался ей таким знакомым и родным, что она едва не разрыдалась в трубку.

— Привет. Это Элли.

— Элли? Вот черт! Где ты все это время пропадала? — В его голосе слышалось облегчение — такое же, какое испытывала сейчас она сама.

— Сидела под домашним арестом. — Элли злобно посмотрела в спину матери и добавила: — У меня отобрали телефон и компьютер и запретили выходить из дома. А как дела у тебя?

— Как обычно. — Он рассмеялся. — Родители ходят как оплеванные, школьная администрация мечет громы и молнии, но через некоторое время все так или иначе утрясется.

— Тебя выгоняют?

— Выгоняют? Из школы? Ну, нет. А тебя?

— Типа того. Короче, родители отправляют меня в концентрационный лагерь, который почему-то упорно называют загородной школой. По-моему, она находится где-то в Монголии.

— Ты серьезно? — В его голосе проступила неподдельная озабоченность. — Но это ужасно. И с какой стати на тебя так взъярились? Ведь никто не пострадал. А все остальное Росс как-нибудь переживет. Мне, например, скорее всего дадут несколько дней общественных работ, заставят принести персональные извинения, после чего вновь разрешат посещать занятия. Не могу поверить, что у тебя такие суровые старорежимные предки. Ведь это их инициатива, как я понимаю?

— То-то и оно. И я тоже не могу в это поверить… Кстати, мои старорежимные предки сказали, что как только я попаду в эту так называемую школу, у меня не будет никаких возможностей общаться с тобой. Но на тот случай, если тебе все-таки захочется разыскать меня, запомни, что это заведение называется Кимме…

Неожиданно в трубке поселилась мертвая тишина. Ни Марка, ни гудков. Элли подняла глаза и увидела, что мать держит в руке телефонную вилку, которую только что вытащила из розетки. Лицо ее оставалось бесстрастным.

— Хватит нести чушь, — спокойно сказала она и, подойдя к дочери, вынула у нее из руки трубку и положила на рычаг.

Потом мать как ни в чем не бывало вернулась к помидорам, Элли же осталась стоять там, где стояла, и молча смотрела на нее, то бледнея, то краснея. Но когда к горлу подступили рыдания, быстро повернулась на каблуках и пулей вылетела из кухни.

— Вы… любимые мои родители… вы окончательно спятили! — Она начала произносить эту фразу медленно и очень тихо, но, пока поднималась по лестнице, последние слова переросли в яростный вопль. Захлопнув за собой дверь, Элли некоторое время стояла в центре комнаты и отстраненным, будто чужим взглядом рассматривала находившиеся в ней предметы. Эта комната больше не казалась ей домом.

Когда настало яркое, солнечное и жаркое утро среды, Элли испытала немалое удивление: ей вдруг стало куда спокойнее и легче. Все оттого, что первая часть наказания — ненавистный домашний арест — подходила к концу.

Выбравшись из-под одеяла, она не меньше получаса изучала содержимое своего гардероба, и в результате остановилась на черных обтягивающих джинсах и длинной черной тунике с серебряной надписью на спине и груди «Источник неприятностей». Одевшись, она расчесала свои рыжие волосы, но собирать их в пучок или хвост не стала.

Потом посмотрела на себя в зеркало. Ей показалось, что вид у нее малость испуганный, а лицо слишком бледное.

«Плохо. Могла бы выглядеть получше. И поуверенней».

Достала косметичку, нанесла на веки темные, почти черные тени, сильно подвела глаза и как следует накрасила тушью ресницы. Потом, присев на корточки, вытащила из-под кровати темно-красные, до колена, сапоги «Доктор Мартенс», заправила в них джинсы и туго зашнуровала. Когда через несколько минут она спускалась в гостиную, то, по ее мнению, выглядела ничуть не хуже любой рок-звезды. Нечего и говорить, что при этом выражение ее лица было как минимум вызывающим.