Читать книгу "Бессмертник - Белва Плейн"

Молодой, похожий на лиса торговец роняет семена, которые дают быстрые всходы.

— Весной, наверное, поеду в Париж, — невзначай произносит он. — Или я повторяюсь?

— Нет, нет. Вы об этом не рассказывали, — говорит Дан.

— Мы заключили с тамошними концернами сделку на продажу мехов, и хозяин хочет кое-что обсудить. Ну и, конечно, в Париже новейшие моды, свежие идеи для привлечения розничных покупателей. Хозяин обещал взять меня с собой.

Кошка часто-часто чешет за ухом; чайник на плите выкипает; в воздухе висят непроизнесенные вопросы.

— Сюда я больше не приеду. У нас появились новые поставщики. В Литве.

— Другими словами, если ты забираешь мальчиков, то прямо сейчас? — подытоживает дядя Мейер.

— Только так.

Дан смотрит на Анну. В его глазах мольба и отчаянное желание. Да, пускай едут, здесь их ничего хорошего не ждет. Дядя Мейер ничего не может для них сделать. И кем они станут? Носильщиками — с лямками и ремнями вокруг пояса? Будут таскать мешки по улицам Люблина? Не лучше ли научиться в Вене чистому ремеслу, выйти в люди, жить в достатке, держаться, как этот меховщик, уверенно и свободно?

До свидания, Эли. До свидания, Дан. Курносые носики, грязные личики. Никто, кроме меня, вас не различает. А это так просто: у Эли на одной ноздре родинка, а у Дана щербинка на переднем зубе.

— Я заберу вас в Америку, — говорит Анна. — Приеду туда, заработаю денег и пришлю вам на дорогу. В Америке будет лучше.

— Нет, это мы заработаем денег и пришлем тебе. Нас двое, и мы мужчины. И ты вернешься к нам из Америки. Если прежде уедешь.

Из Америки не возвращаются.

Через пару недель после их отъезда тетя Роза говорит:

— Анна, у меня для тебя новость. Дядя Мейер подыскал очень порядочного молодого человека.

— Но я уезжаю в Америку.

— Глупости. Ехать одной, неведомо куда, в шестнадцать лет?

— Я не боюсь, — произносит Анна не очень искренне. Может, все-таки… Ведь здесь как-никак ее дом, родина. Здесь, по крайней мере, знаешь, чего бояться. И все же — Америка… Анне она почему-то представляется тропическим островом, который поднимается из океанских вод и манит, сияющий, серебристо-зеленый, в конце долгого плавания. Она знает, конечно, что на самом деле Америка совсем иная, но так уж ей мечтается.

— Я буду скучать, — робко признается тетя Роза. — Ты мне стала как дочка. Родных дочерей я не вижу, повыходили замуж, разъехались. — И добавляет просительно: — Ты только разок посмотри на него. Может, передумаешь?

Он приглашен на ужин в пятницу, маленький тихий человек из соседнего местечка. Свой хлеб он зарабатывает мелочной торговлей: ходит по фермам с табаком, нитками и всякой всячиной в большом мешке. Лицо у него угреватое, изо рта пахнет чесноком, улыбка добрая и печальная. Анне он отвратителен. Ей даже стыдно, что приличный, честный человек вызывает у нее такое отвращение.

Она вспоминает Красотку Лею и мужчин, которые делали с ней это. Но сейчас перед ней не пьяница, не насильник! С ним будет совсем иначе! Все равно — противно.

— Послушай, Анна, — говорит тетя Роза, — давай смотреть правде в глаза. Ты круглая сирота без гроша за душой. Кого ты ждешь? Ученого? Купца? Принца? Ох уж эти глупые браки по любви, — вздыхает она. — За них страдают и расплачиваются дети. Твой отец был красавец, знал ремесло. Женись он на девушке из зажиточной семьи, открыл бы свое дело, глядишь — и детям бы что-нибудь в наследство оставил.

— Мои родители любили друг друга! Вы даже не представляете, как счастливо мы жили!

— Конечно, я ничего плохого про них и не говорю. Твоя мать была умница и благочестивая еврейка. Я знала ее прекрасно. Ей бы еще… Ну да ладно, чего говорить, когда родители детей голыми да босыми оставили. Ничего, детка, могло быть и хуже. Благодари Бога, что уродилась хорошенькой, не то пришлось бы идти за какого-нибудь старика вдовца и нянчить его детей. А тебе нашли молодого, незлого. Ты думаешь, мы не выясняли? Мы бы не отдали тебя за человека, который будет дурно обращаться с женой.

— Тетя Роза, я не могу…

Тетя Роза всплескивает руками. Лицо ее покрывается сеточкой горестных морщин.

— Ой, как же рассердится дядя Мейер! Ведь он столько для тебя сделал! Анна, Анна, кого ты ждешь? Чего ты хочешь?

Чего она хочет? Увидеть мир, весь мир, а не только это забытое Богом местечко; хочет быть свободной, слушать музыку, хочет надеть новое розовое платье. Иметь свой дом и чтобы не надо было за все благодарить. Спасибо за угол, за чужой кров, который спасает от холода и дождя. Спасибо за пищу, только я всегда стыжусь попросить добавки. Спасибо за эту толстую, нелепую, уродливую, бурую шаль, которую вы давно сносили и теперь отдали мне. Спасибо.

У Анны есть четыре серебряных подсвечника — от каждой бабушки по паре. Два она сохранит — они еще теплые от маминых рук. Два других продаст: вырученных денег хватит, чтобы добраться до Америки. Анна уедет.

Тарантас берет пассажиров на вершине холма, чтобы лошади заодно отдохнули после подъема. Внизу, в излучине реки, как на ладони лежит местечко. Вон деревянная крыша синагоги. Вон базар: у прилавков, как всегда, суета, из птичьего ряда доносятся кудахтанье и хлопанье крыльев. Все заняты делом, все живут так изо дня в день, из года в год.

— Эй, поторапливайся, — говорит кучер. — Садись скорее. Впереди долгий путь.

Тарантас со скрипом катит по верхней дороге, вдоль реки. Вот последние окраинные домики, деревянный забор, за ним купы сирени. Через месяц зацветут мамины желтые розы, куст будет стоять, точно в праздничном уборе.

Дорога сворачивает в низину, бежит по плоским полям; над темной свежевспаханной землей курится парок, молодая зелень сверкает в лучах весеннего солнца. Местечко скрылось, стерлось, едва свернула дорога. Прошлое осталось за холмом. Дорога ведет вперед.

Пыль, мухи, грязь постоялых дворов. Граница: охранники, документы, допрос с пристрастием. Неужели не пропустят? Потом Германия: аккуратные вокзальчики, на платформах продают конфеты и фрукты. Не растратить бы чересчур много из заветного узелка, где она прячет деньги и серебряные подсвечники. В Гамбург им помогают попасть люди из эмиграционной службы, немецкие евреи в добротных костюмах и белых рубашках с галстуками. Они приносят еду, оформляют бумаги, перепаковывают коробки, сундуки и перины. И очень торопятся побыстрее погрузить чужаков на корабль и выдворить их из Германии.

Атлантика — вроде барьера меж двух миров шириною в десять дней. Одиноко, скорбно сигналят пароходы в плотном молочно-сером тумане. Завывает ветер; вздымается, словно дышит, грудь моря; скрежещет машина в трюме; скрипит деревянная обшивка. Рвотно содрогается пустой желудок; ее качает, мотает на верхней полке; ослабевшие, обессилевшие пальцы устали цепляться за край. Вокруг неумолчное гуденье голосов: смеются, спорят, жалуются по-еврейски, по-немецки, по-польски, по-литовски, по-венгерски. Кража: бедняки крадут у бедняков. Вон та женщина потеряла золотое распятие! Не спускай глаз с узелка с подсвечниками!.. Рождается ребенок, мать воет от боли. Умирает старик, вдова воет от горя.