Читать книгу "Знахарь - Марина Александрова"

«Почему деду так легко удавалось справляться с этим?!» — спрашивал он себя. Он вспоминал деда в такие трудные моменты. Тот без всякого страха принимался за дело, успокаивая больных своим тихим голосом и твердой верой в успешный исход. Он же никак не мог сосредоточиться. Женщина с мольбой смотрела на растерянного Филиппа.

«У него это ведь впервые! Надо бы поддержать, чтобы он совсем не растерялся, да и самой станет легче!»

— Филипп, ты не переживай! Я постараюсь тебе помочь. У…, ай! У меня… это первый, но… послу… Господи! Началось!

Она тяжело задышала. Филипп склонился над роженицей и стал ее успокаивать, потом быстренько влил ей в рот опиумной микстуры, облегчающей болезненные ощущения, и принялся за дело.

Роды были тяжелыми. Василиса постоянно задыхалась, и Филиппу приходилось несколько раз заливать ей в рот микстуру. Она не билась, не вертелась и не стонала, а просто дышала со временем все тише и спокойнее.

Он принял на руки орущего младенца и широко открытыми глазами смотрел на розовый комок. Быстро проверил пуповину, оглядел его еще раз и взглянул на мать.

Та лежала, уронив голову набок. Филипп повернул ее… и отшатнулся! Изо рта Василисы обильно стекала пена, артерия на шее не пульсировала. Он открыл Василисе глаза. Зрачки не реагировали на свет. Он понял, что она умерла, но не хотел в это верить. Он делал искусственное дыхание, смачивал лоб нашатырем и совершенно забыл о ребенке, которым к тому моменту занялся Олег.

Наконец, Филипп прикрыл одеялом до самого подбородка тело Василисы, которое вытянулось и успокоилось, будто отдыхая от недавних судорог и боли. Лицо его приняло то самое безмятежное выражение. Филипп вытер пот со лба и тут только обратил внимание на пузырек с микстурой, которую давал роженице.

— Боже! Это же отвар для операции! — он ударил себя по лбу, вспомнив, что сам только недавно сделал его для старика Потапа Кривощекова.

Потом он вспомнил о дедовых книгах и кинулся к одной, где были записи обо всех жителях хутора. Своего рода местная картотека больных. Кому сколько лет, кто рожал, кто что ломал, кому можно то или иное лекарство или отвар, а кому запрещено…

Там он и вычитал, что Василисе совершенно запрещены отвары и настойки, содержащие опий, избыток которого находился в пузырьке. Дед передал внуку огромное, бесценное наследство! Он надеялся, что Филипп сможет правильно им распорядиться, и потому вел свои записи, чтобы внуку было легче ориентироваться. А он? Только из-за своей несерьезности он допустил эту непростительную ошибку.

— Господи, что делать? Как объяснить Мишке? — задавал сам себе вопросы Филипп, сидя над мертвой женщиной.

— Филипп, — в комнату заглянул Олег и тихо его позвал. Он обернулся. Олег понял, что случилось страшное, непоправимое. А Филипп потерял сознание. Сначала правда он ощутил боль. Сильнейшую. Она шла от руки и ударила в голову. Потом стрелой вернулась обратно. И показалось Филиппу, что все мыслимые страдания ожили в его теле и одновременно вцепились ему в руку, на которой было дедово кольцо. Он случайно глянул на камень, уже лежа на полу и теряя сознание. То что он увидел, окончательно бросило его в беспамятство…

— Я все сделал, как положено! — оправдывался он, когда Павел разнял остервенелого Мишку и Филиппа, дерущихся в доме Игнатия.

— Ты изверг! Ты убил ее! — орал Мишка, вытирая непрошеные слезы.

Через неделю, похоронив Василису, Мишка с маленьким ребенком навсегда покинул Ближний. На могиле жены он поклялся отомстить Филиппу.

Глава 3

— Совсем ты стал дурной, — выговаривала Глаша племяннику.

Филипп только пьяно улыбнулся и, шатаясь, прошел мимо нее.

— Господи, за что такое наказание? — плакала Глаша, жалуясь Господу Богу на судьбу. — Что Ты еще требуешь от нашей семьи? Филипп — и тот из молодого лекаря превращается в молодого пьяницу! Неужель Тебе это в милость? — она, плача, беспомощно осела на пол перед святыми образами.

Только не действовали на Филиппа теткины молитвы. После смерти Василисы чувство вины ни на минуту не оставляло его, постоянно возвращаясь в кошмарных снах. Он стал пить безудержно, отмахивался от больных, которые теперь вынуждены были искать спасения в соседней деревне, находившейся в двадцати верстах от Ближнего.

Так продолжалось уже полгода.

* * *

А вчера ему приснился дед.

«Плох тот человек, который себя мнит никуда не годным изгоем! Исправиться никогда не поздно, даже перед смертью», — единственные слова, которые запомнил Филипп.

Утром он пошел в запущенную хижину Игнатия. После истории с Василисой жил он у Глаши, так как Павел с Глашей боялись, что вернется Мишка и подожжет хижину. Он с тоской посмотрел на пыль, мохнатым слоем застилавшую пол, паутину, занавесями свисавшую в углах, и тотчас позвал Ольгу:

— Ольга, помоги мне навести здесь порядок, я один не справлюсь. Поможешь?

Ольга с радостью взялась за дело, чувствуя, что братец приходит наконец в себя.

Еще полгода Филипп корпел над дедовскими книгами. Готовил микстуры, собирал травы, изучал записи о людях. Весть об этом разошлась по маленькой деревеньке быстро, и сельчане, забыв о смерти Василисы, порадовались и за него, и за себя, что не придется при всяком мало-мальском недуге снаряжаться в дальнюю поездку.

— Вся деревня теперь только на тебя и надеется, — говорила Глаша, — несподручно за двадцать верст мыкаться, да и верят они тебе, как деду покойному.

— Бешеным собакам семь верст не крюк, — зло ответил Филипп; он еще помнил обиду, когда люди откровенно плевали в его сторону и чуть было не убили за смерть Василисы.

— Не говори так! Не все ж тебе враги! — убеждала его Глаша.

Филипп вздохнул. Все он понимал и помнил, как дед однажды помог старику Федору. Федор этот хитростью и обманом отнял у Игнатия справную избу, но все равно не держал зла и обиды дед. Всех лечил и говаривал:

— Они для меня перво-наперво больные и слабые люди. Когда они приходят ко мне, я для них Бог и царь, а они простые смертные. Вот в чем наша сила, внук, но ею мы должны в меру пользоваться, иначе до беды недалече…

Вечером к Филиппу пришел его постоянный и неизменный друг Кирилл Парфенов и с круглыми от удивления глазами рассказал о катастрофе в Северной Атлантике.

— Представляешь, Филипп, такой огромный корабль, кажется, «Титаник», затонул в холодном море! На нем столько народу! Все газеты об этом только и пишут. Мне крестный из Москвы привез, на вот, прочитай! — протянул он другу небольшую желтенькую газетенку, на первых страницах которой был изображен гигантский, с двумя тысячами пассажиров на борту роскошно отделанный теплоход, затонувший в этом апреле.

Филипп прочитал статью и задумался над судьбами незнакомых ему людей. Читая об этом страшном происшествии, он очень сожалел о случившемся, и внезапно осознал и свою значимость в жизни окружающих его людей.