Читать книгу "Благие намерения - Александра Маринина"

Но Камень все не мог избавиться от сомнений и склониться квыбору.

– А может, будем смотреть про того парня, который, как тывыразился, порченый товар подсунул?

– Нет, – твердо каркнул Ворон, – я настаиваюна Любе. Вот увидишь, не пожалеешь.

Камень знал пристрастие своего друга к женщинамопределенного типа. Если была возможность, именно таких женщин Ворон старалсявыбрать в качестве героя истории.

– Ну ладно, – согласился Камень, – давай проЛюбу. Только ты уж найди там место, когда они все еще знакомы не были, с него ибудем смотреть. Кажется, это как раз получается твоя любимая серединапятидесятых.

– Сделаю, – Ворон обрадованно вспорхнул светки. – Все будет в лучшем виде.

* * *

…Пыль никак не желала извлекаться из глубоких складокпышного бело-розового кринолина с голубыми бантами, и Люба все туже и тужеобертывала свой тоненький пальчик специальной мягкой тряпочкой, пытаясьвсе-таки пролезть в те места фарфоровой статуэтки, где скопилась этазлосчастная, непонятно откуда взявшаяся пыль. А ведь эту фарфоровую барышню втакой неправдоподобно красивой юбке с бантами и с розово-зеленым веером визящной опущенной вниз ручке Люба любила больше всех остальных статуэток,составлявших бабушкину коллекцию. Сама коллекция была, по мнению девочки,огромной – целых тридцать две фигурки, и бабушка Анна Серафимовна, баба Аня,или просто – Бабаня, как называли ее внучки, обожала свое сокровище и ни за чтоне пожелала оставлять его в Москве на целых три дачных летних месяца, тщательноупаковывала каждую фигурку в мягкую бумагу, всю дорогу на электричке от Москвы,а потом на автобусе до дачного поселка держала драгоценную коробку на коленях, потомтак же тщательно распаковывала экспонаты, любовно расставляла по своей комнатеи строго-настрого наказала Любе и ее старшей сестре Тамаре протирать фигурки отпыли каждый божий день. В комнате Бабани было большое всегда чисто вымытоеокно, слегка затененное лишь белоснежными тюлевыми занавесками, поэтому каждуюпылинку в этой самой светлой комнате было отлично видно. Дома, в Москве, АннаСерафимовна ухаживала за своей коллекцией сама – все-таки девочки учатся вшколе, а уж теперь-то, во время летних каникул, у них полно свободного времени.

А вот у самой Бабани Анны Серафимовны на даче хлопот полонрот: семья из пяти человек, сын Николай, Николенька, невестка Зина, да двевнучки, да сама Бабаня, и все должны быть накормлены, и не вчерашним, впрокприготовленным, а сегодняшним, с пылу с жару, и все должны быть обстираны,каждое утро надевать все чистое, заштопанное и наглаженное, и скатерть на столедолжна быть белоснежной, без единого пятнышка, и хрустеть от крахмала, изанавески и подзоры на окнах – стерильными. И как же не стирать и не гладитькаждый день, если у девочек всего-то по две смены белья да по два платьица?Хорошо хоть у Николая форма, он в милиции служит, но и за ней надобно следить,чтобы капитан Николай Дмитриевич Головин выглядел достойно. А сад смногочисленными кустами черной и красной смородины и крыжовника? А заготовки назиму, огурчики-помидорчики, которые надо сперва купить у кого-нибудь изместных, потом закатать в предварительно простерилизованные банки? А варенье из«своей» смородины и крыжовника? Впрочем, «своими» ягоды можно было считатьвесьма условно, принадлежала дача в подмосковном поселке не Головиным, а однойочень старой актрисе Малого театра, Юлии Марковне Венявской, которая сдала имэту дачу бесплатно, а вместо денег попросила несколько банок варенья и компотаиз растущих на участке ягод. Но что такое несколько банок для одинокой старухи,которая часто болеет и не всегда может выйти в магазин? Бабаня справедливорассудила, что за три месяца бесплатной жизни в хорошем, крепком просторномдоме с садом Головины должны «отдариться» таким запасом всевозможных заготовок,чтобы актрисе хватило на год, до следующей осени. А полы, которые полагалосьнадраивать два, а то и три раза в день? А половики, на которых не должно бытьни соринки? А посуда, которая от самой большой кастрюли до самой маленькойложечки для варенья должна сверкать и скрипеть? В общем, хлопот у АнныСерафимовны выше головы, и, разумеется, внучки ей должны во всем помогать, азаодно и учиться готовить, вести хозяйство и вообще содержать дом как должно.

И Люба к своим одиннадцати годам уже многое из бабушкинойнауки освоила: и супы готовить умела, и котлеты жарить, и пироги печь, иштопать, не говоря уж о такой ерунде, как пуговицу пришить (этим нехитрымискусством она овладела лет, наверное, в шесть) или гладить. Училась онаБабаниным премудростям с интересом и любую работу по дому выполняла судовольствием, не в тягость ей было. А вот Тамара… Нет, если полы помыть,одежду постирать или в магазин сбегать – тут от старшей сестры отказа никогдане было, но у нее была какая-то своя собственная шкала, какой-то внутреннийприборчик, при помощи которого она раз и навсегда отделила для себя важное инужное от всякой, как она сама выражалась, «мещанской придури», и никому в семьеГоловиных не удавалось сбить ее с ориентиров ею же самой расставленных поранжиру ценностей. Пол должен быть чистым? Конечно! Одежда должна бытьопрятной? Безусловно. Притащить из магазина продукты? Не вопрос. Ну и дырки вносках или оторванные пуговицы – это, само собой, тоже непорядок. Завтрак, обеди ужин тоже хорошо бы, чтобы были. Но вот ежедневно протирать бабушкиныфарфоровые статуэтки – это явный перебор. И вообще, статуэтки там всякие – эточистой воды мещанство, пережиток прошлого. И хрустящая от крахмала скатерть –тоже глупость, вполне достаточно, если она будет просто чистая и наглаженная. Ипироги, каждый день разные, печь совсем необязательно, барство это – ежедневнобаловаться такой вкуснятиной, раз в неделю по воскресеньям в самый раз будет. Ауж про соленья-варенья и прочее Тамара даже слышать не хотела! Ну что заглупость, право слово, сперва в несколько заходов осторожно обирать кусты,чтобы не повредить еще не созревшие ягодки, потом часами сидеть и тупо срезатьманикюрными ножницами носики у смородины и крыжовника, выковыривать шпилькойкосточки из вишни – от одного этого можно с ума спятить, а потом тащить изпродмага сахар, и вся кухня и веранда заставлены тазами и банками – бр-р-р!Ведь в это время можно почитать или порисовать, во всяком случае, сделатьчто-то действительно важное и нужное. А варенье и компоты – разве это важно инужно? Если не с чем пить чай, можно купить карамелек или сушек, а если ужзахочется компотику – сварить из чего-нибудь, что продается в магазине, хоть изяблок, хоть из сухофруктов. Одним словом, Тамара в домашних хлопотах помощницейбыла неважной, предоставляя младшей сестре зачастую отдуваться за двоих, еслиуж Любаше это все так нравится. Люба на сестру не обижалась, она обожала Тамаруи искренне считала ее очень взрослой, умной и красивой и в силу именно этихкачеств имеющей право выбирать, что ей делать. Мама девочек, ЗинаидаВасильевна, какое-то время пыталась ругаться с Тамарой и наказывать строптивоечадо, но очень быстро выяснилось, что это бесполезно: крика Тамара не боялась,на громкий голос и обвинения никак не реагировала, а наказание воспринимала нето что с безразличием – даже как будто с радостью. Ведь не бить же ребенка, этонепедагогично, значит, надо не пустить его в кино или на прогулку. Тамара,выслушав очередной приговор рассерженной матери, тихо улыбалась и садилась «вугол» с книжкой или альбомом для рисования. Кажется, для счастья ей вообщебольше ничего не было нужно. Зина махнула рукой и оставила попыткиперевоспитать старшую дочь. Отец же, Николай Дмитриевич, в процессе воспитания,равно как и наказания, участия не принимал, он нежно любил обеих своих девочеки даже не подозревал, какие баталии разыгрываются за его спиной, пока он несетнелегкую свою службу по охране общественного порядка и защите прав и интересовграждан: Бабаня строго-настрого запретила всем рассказывать ее сыну то, чтоможет его огорчить или рассердить. «Дом должен быть островом счастья, мира ипокоя, – не уставала она повторять, – особенно для того, у кого такаятяжелая и опасная служба». Сама же Анна Серафимовна принимала поведение старшейвнучки как должное, постоянно обращалась к ней с поручениями и спокойноотносилась к отказам. Люба, любившая сестру, от души этому радовалась, нопонять не могла. Почему мама сердится, а бабушка – нет?