Читать книгу "Каменный Кулак и мешок смерти - Янис Кууне"

С подсчетами Хрольф всегда был не в ладах. Складывал и раскладывал шеппарь туго. А за пределами двух сотен так и вовсе терялся и трясся от страха, как малое дитя в темном бору.

– Половину придется, конечно, этому лентяю Хареку отдать. Так ведь не большое зло и обмануть его маленько, сказать, в Хавре неурожай случился или еще что. Наверняка же Харек будет рад даже и пятнадцати тысячам марок, дабы дыры в казне подлатать. Тогда ты из Овсяного залива богаче Ларса вернешься! Без малого триста сотен серебром привезешь. Опять по три сотни на гребца. Да к такому шеппарю в манскап со всех морей отборные ратари да берсерки[41]сбегаться начнут, только новые корабли успевай строить…

Волькша еще долго вещал о неслыханной Хрольфовой хитрости, смелости и расчете, но шеппарь уже почти не слышал его. Взгляд свея подернулся дымкой, сродни той, что в осенний день смыкает воедино небо и море, превращая далекие низкие облака в острова. Племянник Неистового Эрланда зрил куда-то сквозь эту дымку, за горизонт времени и видел несметную ватагу из дюжины кораблей, которая немилосердно опустошает южные прибрежные города. Он шествовал во главе этого непобедимого воинства, сверкая дорогим бранным железом, пил огромными чашами терпкое южное вино, без устали одолевал трепетных темноволосых девиц и пожирал огромных, как коровы, свиней.

Хрольф в который раз возблагодарил Одина за то, что тот не попустил его стать жалким бонде. «Тогда ты из Овсяного залива богаче Ларса вернешься», – неутихающим эхом носились у него в голове Волькшины слова. Шеппарь не мог обвинить уппландского ярла в таком уж плохом отношении к себе, но все равно им овладело неистовое желание утереть нос этому надменному старику.

Словом, с Адельсёна[42]на Бирку бывший Потрошитель сумьских засек вернулся с гордо поднятой головой и горящими глазами. Он и сам не заметил, как венед представил все так, что ему начало казаться, будто он и правда был столь умен и дальновиден, как о нем говорили на острове шёрёвернов. Кто же в здравом уме станет опровергать такие лестные слухи о себе? Ведь после того, что он услышал от Волькши, ему оставалось только рассадить манскапы по драккарам, перемигнуться с шеппарями, желавшими войти в его ватагу, и отправиться ловить Удачу за косы.

Он ни на мгновение не усомнился в том, что Каменный Кулак сказал ему правду, и на следующий день отправился в Виксберг,[43]где, как рассказывали позже, люто гневался на корабелов за то, что те должным образом не поспешают с постройкой его ладьи.

Янтарный гребень

Эрна хлопотала по хозяйству.

Когда Волькша, вернувшись с Адельсёна, поднимался в светелку, та в очередной раз намывала там пол. На погляд Годиновича тот был чист настолько, что даже неловко было лишний раз ступать по нему в обучах.[44]А ругийка все равно ползала по нему на коленках, озабоченно пыхтела и терла его мокрым пучком соломы. Непослушные рыжие волосы то и дело падали ей на лицо, и она откидывала их запястьем левой руки.

Волькша взошел до середины лестницы и остановился, любуясь, как перекатываются в разрезе сорочки большие, налитые груди, как изгибается тонкий стан, а под юбкой, заткнутой за пояс, двигаются ядреные бедра. Глядя на упоительные прелести Эрны, он ощущал себя и отроком, подглядывающим из густого орешника за девичьим купанием, и в то же время зрелым мужем, которому выпала завидная Доля стать супругом этой неправдоподобно желанной женщины.

– Варг! – обрадовалась и немного испугалась Эрна, увидев его голову в проеме лаза. Без всякого умысла, скорее, из природной стеснительности она запахнула такой соблазнительный разрез рубахи.

– Чего ты там стоишь? – спросила она Волкана. – Подсматриваешь? – по раздосадованному выражению мужниного лица догадалась она и игриво распустила ворот сорочки.

Теперь уж точно Волькша показался себе шаловливым отроком, которого купальщицы высмотрели среди ветвей и потешаются над ним, дразня своей наготой.

– Я… я обувку снимаю, – промямлил Годинович. – В доме чистота несусветная, а я в грязных обучах…

– Да что ты, Варг, – умилилась Эрна, – зачем же я тогда буду нужна, коли и полы мыть не надо будет?

Волькша уже собирался возмутиться, сказать, что он плевать хотел на то, сколь чисты эти самые полы, что завтра он вообще привезет с Екерё[45]целую лодку соломы и будет стлать ее в горнице, дабы менять раз в месяц, но посмотрел на жену и расплылся в улыбке. Не было в ее словах прежней приниженности, а лишь женский задор, отчетливый призыв, противостоять которому у Волкана не нашлось ни возможности, ни желания.

Насытились они друг другом, только когда Велесов светоч[46]прошел половину пути по Колу Сварога.[47]Уханье беспокойной ночной птицы доносилось из недалекой березовой рощи.

– А на Ладожке совы в березняке не живут, – задумчиво сказал Волькша.

– Так, может, это не ночная охотница, а озерная выпь, – предположила Эрна.

– Леля[48]моя, – покровительственно начал Годинович, поднимаясь на локте, – выпь – птаха пугливая, болотная. Она в камышах да тростнике прячется. Да и кричит она, точно хохочет. К тому же тут в округе берега все сплошь каменистые, голые. Камышей-то на острове нет.

Точно в ответ на его слова ночная птица заливисто захохотала. Эрна отвернула от мужа лицо, но и так было понятно, что она улыбается.

– Потешаешься надо мной? – наигранно осерчал Варглоб, проходясь пальцами по ее бокам.

– И в голове не держала, – ответила ругийка, едва сдерживая смех от щекотки. – Это случайно… я… ну, не надо, щекотно… я видела камыши там, где березы подходят к самому берегу… у тебя просто еще не было времени туда сходить… ну, Варг, очень щекотно…

Ее тело мелко подрагивало от таимого смеха. Волькша не унимался, его руки порхали над ее белой, а в лунном сумраке – жемчужной кожей, извлекая щекотку из самых, казалось бы, нечувствительных мест. Эрна уворачивалась как могла, но пальцы Волкана оказывались проворнее, и запруда ее сдержанности рухнула. Заливистый женский смех ринулся в эту брешь и наполнил ночной дом серебристыми перезвонами. И каждая кроха Волькшиной души вторила ему неуемным игривым счастьем…