Читать книгу "Умм, или Исида среди Неспасенных - Иэн Бэнкс"

Слева от лестничной площадки, из одной спальни, переоборудованной под контору, доносился грохот старенькой пишущей машинки «ремингтон». Поднявшись по скрипучим ступенькам, я различила голос моего братца Аллана. В какой-то момент он умолк, потом произнес что-то еще. Не успела я дойти до двойных дверей, ведущих в дедушкины покои, как из конторы высунулась круглая, разгоряченная физиономия сестры Бернадетты в обрамлении рыжих кудряшек.

– Ай… э… Светлейшая Исида, брат Аллан просит тебя на пару слов.

– Вообще-то мне некогда. – Вцепившись в дверную ручку, я уже сняла дорожную шляпу и стучалась в дедушкины покои.

– Буквально на…

Тут дверь распахнулась, и сестра Эрин, высокая, седеющая, строго-элегантная, будто и не ложилась спать, посторонилась, чтобы меня впустить, удостоив из-за порога подобием улыбки обескураженную сестру Бернадетту.

– Доброе утро, Светлейшая Исида, – произнесла она, жестом указывая в сторону дедушкиной спальни. – Надеюсь, ты не хвораешь?

– Добро утро, сестра Эрин. Нет, не хвораю. – Пробираясь между диванами, стульями и столами, я ступала по натертому паркету в сопровождении сестры Эрин и слышала, как снаружи, за перегородкой, отделяющей дедушкину кухню, прозвенел звонок: это брат Калум созывал детей на уроки. – А ты как себя чувствуешь?

– Сносно, – ответила сестра Эрин со вздохом, подразумевающим тяжкие муки. – Твой дед почивал безмятежным сном; затем получил легкий завтрак.

(Сестра Эрин всегда говорит о дедушке так, словно возносит его на трон и тут же низводит до положения смертника; нет, я понимаю, он, с одной стороны, сам поощряет верноподданнические чувства, а с другой стороны, в свои семьдесят пять лет не может рассчитывать оставаться с нами вечно, но все же…)

– Что ж, это хорошо, – выдавила я, привычно теряясь от высокопарных речей.

Полагаю, он уже принял ванну. – Эрин забежала вперед и с натянутой улыбкой распахнула дверь во внутренние покои. – Марджори, Эрика! – сухо окликнула она, принимая у меня сброшенные башмаки.

За дверью начиналась лесенка, которая вела на дедушкино ложе, составленное из шести двуспальных кроватей, крепко-накрепко сбитых с двумя односпальными; место оставалось лишь для высокого ночного столика, задвинутого в дальний угол. На поверхности ложа всегда громоздится множество перин и одеял да еще несколько десятков подушек и валиков всевозможных форм и размеров. Шторы еще были задернуты, в полумраке это спальное место напоминало рельефную карту горной страны. На единственной полке, которая тянется вкруговую по стенам, были во множестве расставлены ароматические свечи, причем некоторые еще дымились. Я остановилась перед полуоткрытой дверью, из-за которой доносились голоса и бульканье воды.

Круглая дедова купальня с помостом оборудована в просторной ванной комнате позади гардеробной, которая, в свою очередь, располагается за спальней. Этот бассейн, созданный руками брата Индры, занимает одну половину ванной комнаты, а во второй половине уместились обычная ванна, душевая кабина, раковина, унитаз и биде; вода поступает из стоящей на чердаке цистерны, куда нагнетается из реки посредством водяного колеса (оно, по словам Индры, сделано по древнесирийским чертежам) и лабиринта труб через различные фильтры, включая наклонную камышитовую плиту; в этой системе задействованы работающий на метане насос, установленные на крыше солнечные батареи и, наконец, газовый кипятильник непосредственно над этим помещением.

– Светлейшая Исида! – хором пропели сестра Марджори и сестра Эрика.

Марджори, которая на три года старше меня, и Эрика, которая на год меня младше, обе в нежно-розовых сорочках, осушали купальню полотенцами.

– Доброе утро, сестры, – кивнула я.

Я прошла через двойные двери в роскошное благоухающее помещение, получившее у деда название «Когитарий»; это настоящий висячий сад, устроенный на перекрытии актового зала, где у нас проходят собрания и службы. В «Когитарии» воздух был еще более жарким и влажным, чем в ванной комнате.

Мой дед, Его Святейшество Благословенный Сальвадор-Уран Один Диевас Брахма Моисей-Мохаммед Мирза Умм Ласкентарийский, Возлюбленный Основатель Ласкентарианского Культа Богоизбранных Первый, он же Наместник Создателя на Земле (явно не стеснявшийся брать себе дополнительные духовные имена и титулы), дремал в дальнем конце висячего сада: нежась в солнечных лучах, он восседал в жестком плетеном кресле; к его ногам вела шахматная дорожка, выложенная между папоротниками, филодендронами и бромелиадами. Дед, как всегда, был облачен в белую ризу. Уже высушенная седая грива курчавых волос смыкалась с густой седой бородой, образуя вокруг головы нимб, который, казалось, излучал сияние в неярком утреннем свете. Глаза его были закрыты. Я ступала по плитам, и пальмовые листья с легким шорохом щекотали мне руки. Дед открыл глаза. Он поморгал и, завидев меня, расцвел улыбкой:

– Как поживает моя любимая внученька?

– Отлично, дедушка, – сказала я. – А ты как?

– Старею, Исида, – ответил он, все так же улыбаясь. – А в остальном неплохо. – Его голос звучал мягко и зычно.

В свои годы дед все еще импозантен, сохраняет властное, львиное выражение лица и гладкую кожу, которая сделала бы честь мужчине вдвое моложе. Единственный его изъян – это клиновидный шрам на лбу, традиционный знак нашего Ордена. В низком бархатном голосе, который, кстати, перекрывает все прочие голоса во время нашего вольного «пения на языках», безошибочно распознается шотландский говор, хотя временами пробивается аристократический английский акцент, а гласные нет-нет да и приобретают американскую гнусавость.

– Будь благословен, дедушка, – сказала я и совершила наше Знамение: подняла правую руку ко лбу и произвела – как бы это сказать – медленное постукивание.

Сальвадор степенно кивнул и указал на низкую деревянную скамеечку у себя в ногах.

– И ты, Исида, будь благословенна. Спасибо, что зашла проведать старика. – Он с трудом положил правую руку себе на затылок и содрогнулся, – Шея замучила.

– Ага, – поняла я.

Положив шляпу на скамеечку, я встала у него за спиной и начала делать массаж. Дед свесил голову, а я разминала ему мышцы, скользя ладонями по гладкой, тронутой загаром коже.

В неярком дневном свете, проникавшем сквозь двойной фильтр тумана и стекла, я касалась дедушкиных плеч и шеи; массаж сменился простым наложением рук. Во мне нарастал странный зуд – предвестник моих способностей; он пробирал меня до костей и покалывал пальцы, напоминая, что Дар целительства по-прежнему при мне.

Честно скажу, в таких случаях я несколько раз проверяла, действует ли этот Дар на расстоянии: мои руки зависали над больным животным или над пораженным органом – мне хотелось выяснить, можно ли достичь целительного воздействия бесконтактным способом. Результаты были, как выражался в свое время мой учитель физики, однозначно неоднозначными. О животных просто не могу ничего сказать; что до людей – те хоть сообщают, что ничего не чувствуют, а в глубине души уверены, что для достижения эффекта требуется касание. Я всегда стеснялась признаваться в истинной причине своего интереса к этому вопросу.