Читать книгу "Без любви жить нельзя - Наталья Горбачева"

Вадим считал себя «верующим в душе», но не был крещен. Он спорил с позиции «чистого разума». Я же в спорах и первых ссорах пыталась протолкнуть мысль о безнравственности современной науки.

— Вы, ученые, свой любопытный ум суете безо всякой опаски в глубочайшие глубины мироздания — в полной уверенности, что имеете право, — возмущалась я. — Желаете, как говорил один мой знакомый, «взять Бога за бороду». Никто не думает, что случайно можно выпустить джинна из бутылки. И всё! Третья мировая! Понимаешь?

— Ты, Наташик, преувеличиваешь, как всегда, — улыбался Вадим. — А давай пообедаем? Что там у нас сегодня?

— Кусок хлеба с селедкой и кипяток, согласно твоей зарплате… Мои деньги кончились.

— Обещали выдать всенепременно! Дорогой Наташик, давай будем выше этих денежных расчетов, которые убивают любовь… Хорошо? Вечером ты, кажется, борщ варила, я обонял его прекрасный запах даже в своей келье…

Вадиму нравилось, как я готовила, хвалил, что — «лучше бывшей жены».

— Хорошо. Только есть будем молча, — просила я. Наши споры начинали сильно утомлять меня.

— Конечно, как скажешь… То, что ты говоришь, очень интересно. Мы, ученые, действительно как-то не задумываемся о последствиях… Над этим стоит «поразмыслять»…

И он снова и снова ловил меня на слове… Наша совместная жизнь превратилась в сплошную говорильню. Если Вадим не сидел за какой-нибудь очередной книгой в моей второй комнате — «своей келье», как называл ее, то непременно оттачивал на мне остроту своего «философского» ума. В сущности, его ум нельзя было назвать однобоким: Вадим, в отличие от меня, был очень начитан и в классической, и современной литературе, прекрасно разбирался в музыке, профессионально играл в теннис. Когда он успел все это освоить, удивлялась я. Настоящий человек Возрождения. А я — обычная «образованщина», поэтому в разговоре с ним могла доносить лишь общий, но важный для меня смысл:

— Уверена на двести процентов, что человек никогда не сможет открыть даже малую часть тайн Вселенной, потому что ее Бог создал, а не старший научный сотрудник, хоть бы и физик-теоретик. Это во-первых. Во-вторых, есть тайны, перед которыми нужно просто склонить смиренно голову — например, зачатие ребенка или попроще — сезонная смена погоды. Если человек настырно начнет туда совать свой нос, это будет означать, что он замахнулся спорить с Богом. Переделывать то, что Он так премудро создал. Согласен?

— Ну… только отчасти… — пожимал он плечами. — Ты, оказывается, просто ригористка!

— …А в-третьих, если все тайны будут разгаданы, физикам-теоретикам нечем будет заняться! И зарплату платить не будут совсем. Мне тут халтурку подкинули, пойду поредактирую… Товарищи ученые, доценты с кандидатами! Замучались вы с иксами, запутались в нулях…

— Сидите, разлагаете молекулы на атомы, — подхватил он песню Высоцкого. — Забыв, что разлагается картофель на полях…

— Считаю эту мысль очень глубокой… — пока еще мягко намекала я, начиная догадываться, что в бывшей семье он занимался исключительно самообразованием, отчего и произошел разрыв.

Много раз я предлагала Вадиму креститься, чтобы повенчаться. Но он «не видел в этом смысла» и даже цитировал Евангелие: «И жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его»[3]. Наконец я твердо сказала, что в таком случае нам придется расстаться, потому что не хочу жить в блудном грехе и боюсь в таком состоянии причащаться. «Ради меня» Вадим согласился креститься и после крещения попросил называть себя только полным именем Вадим. Старое уменьшительное Вадик, которое он до того любил, совершенно ему разонравилось.

Я не понимала смысла его работы. Он все время писал и переписывал какие-то статьи, искал, куда их определить, по-прежнему много читал научной, философской и художественной литературы. При этом уговаривал меня писать «в стол», потому что я «очень талантливый человек и нельзя зарывать свой талант в землю». Неделями он не ходил в институт — потому что там «сидеть негде», приносил мизерную зарплату — потому что «всё рухнуло в перестройку и наука теперь никому не нужна». Это была не новость. Мой одноклассник, с красным дипломом окончивший МФТИ и подавший большие надежды в науке, ради семьи переквалифицировался в торговца холодильным оборудованием. Сама я старалась подработать, где только возможно. Что делать — жизнь! И надо было как-то к ней приспосабливаться. С телевидения я ушла — стало противно печь «жареные факты» и «вешать лапшу на уши» бедному телезрителю, которому после идеологически выдержанных и во многом чистых зрелищ советского «застоя» стали предлагать бульварное искусство одуревших от появившейся свободы «самовыражения наизнанку» творцов.

В течение целого года за копейки я подвизалась «классной дамой» в открывшейся православной гимназии. Моей обязанностью было сидеть на уроках и следить за поведением учеников — прекрасная должность при двух высших образованиях… Другой работы, чтобы без ущерба для души, не находилось. Наверно, Бог дал мне возможность спокойно обдумать свою нынешнюю ситуацию: на уроках было полно свободного времени. Но ничего существенного в голову не приходило. Думалось лишь об одном… Мамаши моих учеников были младше меня. У меня должны быть вот такие же по возрасту дети… Разговор о детях Вадим не заводил. Однажды я сама подняла эту тему.

— Наташик, ну зачем двум талантливым людям дети? Мы их только испортим. Признанный факт, — ответил он.

Было в этом рациональное зерно — сколько несчастных детей выросло у знаменитых талантов… Себя я талантом считать никак не могла и даже смирилась с мыслью, что моя творческая карьера закончилась, едва успев начаться. Но чем больше я узнавала Вадима, тем меньше мне хотелось для своего ребенка такого папашу, как он. Вопрос повис в воздухе. Чем прогневала Тебя, Господи, часто воздыхала я. Почему не даешь мне детей? Наверно, я не смогу их хорошо воспитать.

— Ты зря ушла с телевидения, — поднял он другую тему…

— Почему же зря? У них теперь главные герои экстрасенсы, проститутки и бандюки. Буду писать «в стол», ты же этого хотел… — насмешливо ответила я. — Вопрос в другом: кто будет носить в дом деньги?

— Бог управит, Наташик, не переживай, Бог управит, — Вадим после крещения быстро усвоил православную терминологию. Его память была очень цепкой. — Нам ведь с тобой немного надо…

— У меня пальто зимнего нет… Вадим, ты слышишь? Холодно в куртке зимой…

— Хочешь, чтобы я бросил свое научное рукоделие и пошел в работяги? — он по привычке давил на жалость.

— У нас семья или что?

— Ну, хорошо, хорошо, давай повенчаемся. Если ты так хочешь… Хоть в это воскресенье.

— Спасибо за одолжение, не стоит. Не пойму, чего хочешь ты. Если заниматься только наукой, а не семьей — живи один. Хоть в бочке, как Диоген. Наука — это служение, а не халява, — хлопнула я дверью и пошла «пожалиться» к своей девяностолетней соседке по коммуналке Анне Вячеславне, с которой мы к тому времени очень сблизились…