Читать книгу "Малавита - Тонино Бенаквиста"

Магги открыла карманный словарик на слове «фахверк» и составила себе точное представление о том, что оно обозначает, пройдя по улице Постава Роже: большинство домов, с арматурой видимых снаружи балок, не напоминали ничего, что она видела бы раньше. В поисках дороги к центру городка — Шолон в плане представлял собой пятиугольник, ограниченный четырьмя бульварами и шоссе — Магги миновала несколько улиц, проложенных полностью по одному плану: она сумела оценить открывшуюся перспективу. Заглядывая одним глазом в путеводитель, она без особого труда оказалась на площади Либерасьон, в самом сердце Шолона, на паперти, не соразмерной скромным улочкам. Два ресторана, несколько кафе, одна булочная, синдикат местных инициатив, дом печати и несколько типичных зданий ограничивали по краям огромную прямоугольную площадь, которая в нерыночные дни использовалась как парковка. Закупив местную прессу, Магги устроилась на террасе кафе «Гран Френель» и заказала себе большой двойной эспрессо. Она на мгновенье прикрыла глаза и вздохнула, готовясь насладиться таким редким моментом одиночества. Если по шкале ценностей первое место она отводила времени, проведенному с семьей, то сразу за ним шло время, проведенное без семьи. Держа в одной руке чашку, она пролистала «Шолонскую депешу» и «Нормандский зов», издаваемый в департаменте Эр, — еще один способ познакомиться с новым местом проживания. На первой странице «Депеши» красовалась фотография шестидесятилетнего жителя Шолона, бывшего чемпиона региона по бегу на среднюю дистанцию, который только что стал участником чемпионата мира для сениоров в Австралии. Заинтересовавшись героем снимка, Магги прочитала статью целиком и поняла главное: человек, которого увлечение заставляло бегать всю жизнь, дождался воплощения своей мечты — в самом конце дистанции. В юности Кристиан Мунье едва дотягивал до уровня среднего бегуна. В пенсионном возрасте он стал чемпионом международного уровня и участвовал в соревнованиях на другом конце планеты. Магги спросила себя, что подарила ему жизнь: возможность улучшить свой результат или просто шанс под занавес отличиться. Она улыбнулась этой мысли и перевернула страницу. Дальше шли мелкие происшествия, перечень местных дрязг, в том числе нападение на авторемонтную мастерскую, несколько краж в соседнем жилищном комплексе, пара семейных сцен, не стоящих выеденного яйца, и несколько бредовых выходок. Магги не всегда понимала детали и недоумевала, отчего редакторы всегда дают лучшее место в газете всей этой грустной и банальной ежедневной суете. Она колебалась между несколькими вариантами ответа: происходящие по соседству сцены насилия чрезвычайно интересуют читателя, который обожает возмущаться или пугать себя. Или по-другому: читателю приятно думать, что его городок вовсе не цитадель скуки, что в нем происходит столько же всего, сколько в других местах. Или вот еще: сельский житель с каждым днем все более осознает, что испытывает все неудобства столичного города, не имея возможности воспользоваться его преимуществами. Была у нее и последняя гипотеза, самая грустная, — вечный припев: нет ничего увлекательней чужого несчастья.

В Ньюарке она никогда не читала прессы, ни местной, ни национальной. У нее не хватало духу даже просто открыть газету: она слишком боялась того, что могло броситься ей в глаза, натолкнуться на знакомое лицо, прочесть знакомые фамилии. Охваченная воспоминаниями о прежней жизни, она судорожно перелистала газеты, задержалась на прогнозе погоды и на анонсе ближайших мероприятий в округе — ярмарки, распродажи, небольшая выставка живописи в парадном зале мэрии — и одним махом допила свою воду. Постепенно ее охватывало чувство подавленности, усиленное колоссальной тенью, которая по мере продвижения солнца ложилась на площадь. Это была тень собора Св. Цецилии, описанного как жемчужина нормандской готики. Магги сначала нарочно не замечала его, а потом обернулась и встретилась с ним лицом клипу.

* * *

Машинка «Бразер 900» стоит на середине стола для пинг-понга, стол — в центре веранды, вся эта торжественная геометрия инсценирована Фредериком. Усевшись перед машинкой, собравшись, оставив солнце позади, он заправил в каретку лист бумаги — самую белую из всех виденных им поверхностей. Он тронул одну за другой все перламутровые клавиши, отмытые, оттертые до блеска с помощью жидкости для мытья посуды, великолепные. Ему даже удалось немного увлажнить ленту, сухую, как сено, подержав ее над паром кипящей кастрюли. Один на один с механизмом, он готовился войти в контакт, он, вряд ли открывший за свою жизнь хоть одну книгу, говоривший прямо и без прикрас и за всю жизнь не написавший ничего, кроме пары адресов на спичечных коробках. Можно ли с помощью этой штуки сказать все? — спросил он себя, не сводя глаз с клавиш.

Фред никогда не встречал собеседника по себе. Ложь уже́ в ухе того, кто слушает — думал он. Желание высказать свою правду не покидало его с момента окончания процесса, заставившего его скрываться в Европе. Ни психиатры, ни адвокаты, ни утраченные друзья, ни один из этих типов с благими намерениями, — никто не попытался понять его показания: его сочли монстром и все бросились его осуждать. А машина ничего отбирать не будет, она примет все скопом, хорошее и плохое, постыдное и потаенное, нечестное и подлое, потому что все это и вправду происходило, вот что самое невероятное: эти никому не нужные куски правды были подлинными. За одним словом тянется другое, и он должен иметь право брать любое из них, и чтоб никто ему не подсказывал. И чтоб никто не запрещал.

Вначале было слово, сказали ему когда-то, очень давно. Сорок лет спустя случай предоставил ему возможность проверить это. Вначале точно должно быть какое-то слово, одно-единственное, все остальные придут потом.

Он поднял указательный палец правой руки и выбил д, бледно-голубое, едва различимое, потом ж, поискал глазами клавишу о, клавишу в, потом, для храбрости, сумел дотянуться до а безымянным пальцем левой руки, потом подряд выбил два н, двумя разными пальцами, и закончил указательным — и. Он перечитал написанное, радуясь, что не сделал ни одной ошибки.

Джованни

* * *

Юным Блейкам разрешили обедать вместе. Бэль поискала брата во дворе и в конце концов обнаружила его под крытой галереей среди новых одноклассников. Со стороны можно было подумать, что Уоррен с ними знакомится, на самом деле он их допрашивал.

— Я хочу есть, — сказала она.

Он пошел следом за сестрой к столу, где их ждали две тарелки с нарезанными овощами. Столовая во всем походила на столовую в Кань и не вызвала у них ни слова комментария.

— Мы не так далеко от дома, — сказал он, — можно возвращаться обедать к себе.

— Смотреть, как мама ныряет головой в холодильник и ломает голову, что нам дать пожрать, а папа в пижаме сидит у телевизора? Вот уж спасибо, не хочу.

Уоррен начал есть с того, что любил больше всего, — с огурцов, а Бэль — с того, что любила меньше всего, со свеклы. Она заметила синяк на его надбровной дуге.

— Что это у тебя над глазом?

— Да так, ничего, хотел показать класс на баскетбольной площадке. Как тебе одноклассники?