Читать книгу "Ведьма с Портобелло - Пауло Коэльо"

Ну конечно, мы можем оправдать ее поведениетем, что каждый, входя в состояние транса или в экстаз, теряет контакт сдействительностью. Но ведь это ложь: мир физический и мир духовный – одно и тоже. В каждой пылинке мы умеем различать лик Бога, что не мешает нам убирать егос помощью влажной губки. Но Божественное не исчезает – оно лишь превращается вчистую поверхность.

Афине следовало быть поосторожней. Размышляя ожизни и смерти моей ученицы, я поняла, что должна немного изменить и свойсобственный «образ действия».

Лейла Зейнаб, 64 года, нумеролог

Афина? Какое интересное имя! Погодите… сейчасгляну… Так, ее максимальное число – девять. Оптимистка, общительна, уживчива,способна выделиться в любой толпе. Люди сближаются с ней в поисках понимания,сочувствия, великодушия, и ей именно поэтому следует быть настороже, ибо этапопулярность может ударить ей в голову, и в итоге потери окажутся значительнейвыигрыша. Еще ей надо держать язык за зубами, потому что она склонна гово­ритьбольше, чем велит здравый смысл.

Минимальное ее число – одиннадцать. Думаю, онапретендует на лидерство. Ее интересует мистика – и через нее она пытаетсявнести гармонию в отношения с теми, кто ее окружает.

Но это входит в конфликт с числом девять,складывающимся из дня, месяца и года ее рождения, сведенных к одной цифре. Онавсегда будет склонна к зависти и печали; сосредоточенная на себе, она принимаетрешения под воздействием настроения. Надо соблюдать осторожность со следующиминегативными проявлениями присущего ей характера – чрезмерным тщеславием,нетерпимостью, злоупотреблением своей властью, склонностью к известнойэкстравагантности.

И по причине этого противоречия я полагаю, чтоей стоило бы избрать сферу деятельности, где можно будет избежатьэмоционального контакта с людьми. Пусть попробует себя в информатике или в любойиной области, связанной с наукой или техникой.

Умерла, вы сказали? Простите. Но чем жевсе-таки она занималась?

* * *

Но чем же все-таки она занималась? Всемпонемножку, и если бы надо было определить это кратко, то я бы сказал так:Афина была жрицей, которой ясны были силы природы. Можно и иначе сказать:поскольку ей нечего было терять и нечего ждать от жизни, она шла дальше других,она рисковала больше других, и в конце концов сама превратилась в те силы,которыми желала повелевать.

Она работала в супермаркете, служила в банке,потом еще где-то, но при этом неизменно оставалась жрицей. Я прожил с неювосемь лет, и за мной долг – надо восстановить память о ней и неповторимыеособенности ее личности.

Трудней всего при сборе свидетельств былоубедить людей, чтобы позволили мне пользоваться их подлинными именами. Одниговорили, что не желают быть замешанными в подобную историю, другие пыталисьскрыть свои мнения и чувства. Я объяснял, что истинное мое намерение – сделатьтак, чтобы все вовлеченные лучше поняли Афину, а в анонимные свидетельстваникто не поверит.

Поскольку каждый из опрошенных полагал, будтообладает единственной и окончательной версией любого, пусть даже совсемнезначительного эпизода, то в конце концов все согласились. Сопоставляя этизаписи, я пришел к выводу, что абсолютной истины не существует и правдивостьэпизода зависит от того, насколько проницателен рассказчик. И нет лучше способапостичь самого себя, чем попытаться узнать, как смотрят на тебя другие.

Это вовсе не значит, будто мы будем делать то,чего от нас ждут, но, по крайней мере, лучше поймем себя. Это мой долг передАфиной. Я обязан по крупицам восстановить ее историю. Воссоздать ее миф.

Самира Р. Халиль, 57 лет, домохозяйка, мать Афины

Пожалуйста, не называйте ее Афиной! Ее имя –Шерин. Шерин Халиль, моя любимая дочь, мое желанное дитя, которое мы с мужемтак желали бы произвести на свет!

Но жизнь распорядилась иначе – когда судьбаодаривает слишком щедро, всегда найдется колодец, в котором потонут наши мечты.

Мы жили в Бейруте в ту пору, когда все считалиего самым красивым городом на Ближнем Востоке. Мой муж был преуспевающим промышленником,мы поженились по любви, ежегодно проводили отпуск в Европе, у нас был обширныйкруг друзей, и нас приглашали на все мало-мальски значительные светскиемероприятия, а однажды, представьте, мы принимали у себя самого президентаСоединенных Штатов. Те три дня я никогда не забуду – в первые двое суток каждуюпядь нашего дома обследовали агенты секретной службы (они к тому времени ужемесяц как обосновались в нашем квартале: занимали стратегически выгодныепозиции, снимали квартиры, вели наблюдение под видом нищих или влюбленных). Атретий день – вернее, два часа – был праздником. Отчетливо помню зависть вглазах наших друзей и то, как я радовалась, что могу сфотографироваться с самыммогущественным человеком планеты.

У нас было все, кроме детей, о которых мы такстрастно мечтали. И, стало быть, не было ничего.

Мы испробовали все на свете: давали обеты,совершали паломничества в места, считавшиеся чудотворными, консультировались сврачами, ходили по знахарям, принимали патентованные лекарства и всякого родацелебные снадобья. Дважды мне делали искусственное осеменение. Оба разаслучился выкидыш, а на второй мне пришлось еще и удалить левый яичник. Послеэтого ни один врач не соглашался пойти на подобный риск.

И тогда кто-то из многочисленных друзей,знавших о нашей беде, предложил единственно возможный выход – усыновитьребенка. Еще сказал, что у него есть связи в Румынии, что позволит ускоритьдело.

Месяц спустя мы полетели в Бухарест: наш другвел какие-то важные переговоры с диктатором – я забыла, как его звали (НиколаеЧаушеску. – Прим. ред.), – который тогда правил страной, так что нам удалосьизбежать всякой бюрократической волокиты и беспрепятственно оказаться втрансильванском городе Сибиу, где и находился детский дом. Там нас ждали скофе, сигаретами, минеральной водой и стопкой уже подписанных документов.Оставалось лишь выбрать ребенка.

И нас провели в очень холодную комнату, гдестояли детские кроватки. Я пыталась понять, как матери могли оставить своихдетей, и первым моим побуждением было взять их всех, всех до единого, увезти внашу страну, где много солнца и свободы. Но я тут же поняла, что это – безумнаяидея. И мы стали бродить между колыбелями, слушая, как хором заливаются лежащиев них младенцы. Важность решения, которое мы должны были принять, внушала намужас.