Читать книгу "Ноль-Ноль - Алексей Евдокимов"

— В таком случае девяносто процентов твоей страны — упыри, — фыркнула Троянская, возвращаясь на кухню. — Знаешь, какие у этих шоу рейтинги?.. Во-во.

Он стоял в дверном проеме, глядя, как она, сдувая волосы с лица, расправляется с оранжевыми пластами лососины.

— …С другой стороны: а чем ты им предлагаешь интересоваться? — Ленка бросила в мойку лязгнувший нож — Идеями? Какие идеи в нынешнем мире?.. — тронула нос тылом запястья. — Искусством? Оно вообще где-то сейчас производится? По-моему, то, что сейчас называется искусством, — это чистые муляжи и бирюльки…

— Рейтинги… — повторил Витька. — Конечно, чем больше народу ты попытаешься удовлетворить разом, тем примитивнее выберешь способ… — Он механически провел ладонью по гладкому косяку. — Самая хана именно тогда и начинается, когда берется человек коллективный, когда действует среднее арифметическое. Сообща мы можем только загнать себя в такую вот глухую могилу стандартной, апробированной обыденнности. Соответственно, выйти — только в одиночку…

Наверное, стоило говорить все же не так серьезно, подпустить в интонацию легкомыслия — это он сообразил по лицу обернувшейся Ленки.

— Не бери в голову, — оскалился Витька как можно безмятежней, но понял, что внезапный этот выпад она уже добавила в коллекцию его сегодняшних странностей. Нет, пока Троянская особых вопросов не задавала, и отказ поехать в центр где-нибудь посидеть, загнавший ее на кухню, со ссылкой на усталость-задолбанность приняла, и даже известие о его неожиданном отпуске. Но он отдавал себе отчет: долго делать вид, что ничего особенного не происходит, по-любому не выйдет…

Впрочем, ни черта выдумывать и не пришлось. На следующий день в начале третьего (Троянская была на работе) Витька валялся на диване с увесистой, теплой, пахнущей пылью плюшевой игрушкой, ее полутаксой, на ногах и писал по «мылу» (со вновь созданного сетевого ящика) тем, у кого теоретически мог бы залечь «на подольше». Он пытался вспомнить адрес Михи Ткачука, когда пробили судовые склянки. Витька вздрогнул, стряхнул вялую псину на пол, переложил «лаптоп» на сиденье, встал, цепляясь за интернет-кабель и чертыхаясь. Схватил с подоконника телефон. «Принято одно сообщение». «Открыть». «Пробили они твою Лену. Двигай, Мас».

Даже не выключив комп, он прыгнул на балкон за сохнущими носками, потом в прихожую за кроссовками (полутакса на это мельтешение укоризненно затявкала), торопливо, путаясь в ключах, запер замки… Прислушался. Бегом слетел вниз, протолкнул связку в щель почтового ящика… Осторожно приоткрыл дверь подъезда, осторожно выглянул. Шагнул через порог, пару секунд потоптался у входа, вертя головой.

Район тут, близ метро «Бауманская», был тот еще. Дрых на лавке алкаш. Слева у помойки совещались кружком бомжи: трое вполне себе грязных-опущенных плюс молодой, хорошо одетый парень в очках, явно принимаемый ими за своего.

— …Ты что, не слышал? А? Я что, не тебе, блин, говорю? А?.. — завывала на одной ноте голенастая молодая маман с устрашающим, дергающимся под маечкой в такт голове выменем. — Что ты вообще мне тут, а?!

— А-а-а-а!!! — столь же однотонно, занудно и удивительно фальшиво отвечал налитой брыкастый отпрыск лет двух с наглым личиком.

— «Люди, одумайтесь, люди, одумайтесь! — шепотом процитировал Витька группу „Ноль“, вливаясь в прущий к метро негустой, но целенаправленный поток. — Вы все сошли с ума, вы все сошли с ума!..»

Он шел мимо лотков с пиратскими ди-ви-ди и с фруктами, мимо «Пункта переработки вторсырья», облезлого киоска, сплошь в огрызках объявлений («Скатерть тефлоновая»), мимо жестяного короба вроде гаража, за приоткрытой дверью которого смуглый хач с грохотом всаживал топор в красно-белые подушки сырого мяса, мимо стихийного рыночка, где как-то вечером наблюдал торчащие вертикально из мешка ноги «ополовиненных» (снизу до пояса) манекенов для штанов…

Завернув за угол станционного вестибюля, подойдя к самым входным дверям, он не стал соваться внутрь, а остановился спиной к стене. Чуть подождал, пропуская народ, следя, не затормозит ли кто. И вдруг поймал себя на том, что в неиссякаемой, грузно валящей мимо, строго в одном направлении толпе, пинающей его какими-то сумками, оплевывающей незатушенными окурками, не способен различить отдельных составляющих.

Витька тряхнул головой и двинул назад, выгребая против их жуткого течения. Потолкался на рыночном пятачке в жирном запахе шаурмы и уже бегом направился направо, в проход между «стекляшками». Завернул в одну из них, торгующую, как оказалось, фильмами, где из-за неработающего кондиционера вдыхать приходилось теплый кисель, некоторое время наблюдал сквозь дверь за улицей. Он понимал, насколько смешны его маневры, но хоть что-то предпринимать стоило… наверное…

У входа в магазинчик Витька видел здоровый, измалеванный всеми цветами спектра щит — рекламу подборки дисков с безразмерным реалити-шоу, столь популярным, что даже Витькину память его название успело испачкать: интрига там состояла вроде бы в том, что молодые смазливые имбецилы обоих полов спаривались в разных комбинациях и разбегались после обязательных визгливых скандалов, расцарапанных рож и битья посуды (плюс ведущая: вусмерть отпиаренная на гламурном поприще шаблынь с внешностью и мозгами резиновой бабы)… Черт, совершенно невозможно тут дышать…

Он уже шагнул к двери, когда сообразил, что парень напротив, возле узбекской забегаловки, прохаживающийся туда-сюда с мобилой у уха, торчит там все то время, что Витька здесь… И, кажется, все время говорит по телефону… Регулярно бросая исподлобья взгляды по сторонам… Немаленький такой тип, спортивненький… Вдруг показалось, что где-то Витька его уже видел…

Тут же пришло в голову: ведь отсюда мне некуда отходить. Интересно, решатся ОНИ, если что, крутить меня на глазах у кучи народа?.. Проверять это у Витьки желания не было. Он выскочил и втопил дальше почти с максимальной своей скоростью (насколько можно было ее поддерживать в довольно людном месте) до перекрестка и оттуда в первом попавшемся направлении…

Следующие полчаса он петлял бегом и шагом, кое-как унимая непривычную к такому спорту дыхалку, незнакомыми переулками и дворами, беспрестанно оглядываясь, задерживаясь в подворотнях, окончательно запутываясь… и в конце концов оказался, взмокший, отдувающийся, очумелый на набережной Яузы напротив Лефортовского, кажется, парка.

Неожиданно долго пришлось ловить мотор в сторону центра. Но только выбравшись из «Волги» у метро «Китай-город» на Варварке, Витька подумал о том, что пока так и не представляет себе дальнейшей «вписки»… А также — что врать бедной Троянской…

Хотя… зачем теперь что-то вообще объяснять?..

3

В итоге он залег у Михея. Во-первых, у них с Ткачуком было мало общих знакомых (а значит, имелась надежда, что на него сразу не выйдут), во-вторых, у Михи хватало безумия, чтобы ничему особо не удивляться. Длинный, жилистый, ушастый, с обаятельно-звероватой рожей, он слыл городской (и даже, возможно, национальной) достопримечательностью — дауншифтер, бродяга, мистик, гуру, «белый дикарь». Витька его обычно приветствовал с интонациями Генри Мортона Стэнли: «Doctor Tkachuk, I presume?»