Читать книгу "Мефодий Буслаев. Билет на Лысую Гору - Дмитрий Емец"

– Ничего подобного. Тот был гораздо вышеи не стал бы прятать лицо. Но кольцо было мое. Взять клятву назад я не могла изаговорила алмазную пыль. Человечек молча повернулся и исчез, спрятав подплащом мешочек с пылью. Прошел день, еще день, потом неделя. Все было тихо. Яначала уже успокаиваться, как вдруг среди ночи на Лысой Горе поднимаетсястрашный переполох. Упыри, ведьмы, оборотни, всякая прочая шушера – все носятсякак ошпаренные и сплетничают как сглаженные бабки, хотя никто толком ничего незнает. Даже мертвяки и те повылезали из могил, хотя у них был законный выходнойи вообще не их ночь…

– А что, бывают и их ночи? – ссуеверным ужасом спросил Эдя.

Трехдюймовочка поморщилась. Ответ для нее былслишком очевидным.

– Наутро понаехали шишки из МагществаПродрыглых Магций и завертелось. Площадь, где находится Хранилище Артефактов,моментально оцепили. Накануне ночью кто-то проник в хранилище, а оно у наспутаное, как лабиринт. Расположение коридоров и комнат меняется каждоеноволуние. Предположили, что похититель еще внутри, потому что телепортироватьиз хранилища невозможно. Две группы боевых магов и проводник проникли вхранилище и все там обшарили. Разумеется, никого не нашли. В полу хранилищазияла дыра. Явная работа нежити. Только нежить могла подрыть лабиринт в такиекороткие сроки. Все артефакты были на месте, кроме одного… – феявыщелкнула из пачки новую сигарету.

Эдя подумал, что она либо чудовищно волнуется,либо действительно курит как паровоз.

– Барон, огонька! А, да, я забыла! –сказала она и вновь воспользовалась ногтем.

– Так что украли-то? – нетерпеливоспросил Эдя, не любивший долгих предисловий.

Оберегая дым в легких, фея подняла брови исделала несколько зигзагообразных движений сигаретой.

– Знаю, что какая-то невзрачная с видувещица… Вскоре я услышала, будто на месте преступления обнаружили алмазнуюпыль. Не дожидаясь, пока меня вычислят – а это легче легкого сделать поналоженной на пыль магии, – я скрылась. Несколько дней прожила у знакомойколдуньи, а потом старушка перетрусила, и я бежала в мир лопухоидов, –сказала фея.

– А остаться нельзя было? Ну объяснитьэтим шкетам из Магщества: мол, клятва и все такое? – спросил Эдя.

Трехдюймовочка выпустила дым через ноздри.

– Можно – нельзя, какая разница! –нервно отвечала она. – Им нужны не объяснения, а исчезнувший артефакт. Вотувидишь, они пошлют за мной Глиняного Пса!

– Это так страшно? Что за ГлиняныйПес-то?

– О, некромагия! Ни больше и ни меньше.Наскоро слепленный кусок глины, пропитанный человечьей и собачьей кровью всоотношении один к трем. Не знает усталости. Обладает потрясающим нюхом. Покане высохнет кровь – будет идти по следу и приведет к похитителю даже в томслучае, если он телепортировал. Когда же Пес совсем близко – телепортациивообще становятся невозможными. Сама возможность их перечеркнута на корню.Короче говоря, скрыться от Пса чудовищно сложно!

– А как он возьмет след? –легкомысленно спросил Эдя.

Он никогда особенно не интересовался собакамии знал о них лишь то, что не стоит особенно размахивать руками, когда проходишьна улице мимо.

– Как можно такое спрашивать! Да прощепростого! – всплеснула руками фея. – А алмазная пыль с наложенной нанее магией? Моей магией! Уверена, он уже идет по следу. Проклятая глиняшка!Сидеть вот тут и бояться! Тьфу, ненавижу!

Продолжая порхать по комнате, Трехдюймовочкаедва не врезалась в детскую фотографию Мефодия. От ее взгляда не укрылся иошейник Депресняка, валявшийся на некогда занимаемой Даф кровати.

– Ого! – воскликнула она. – Яне ошиблась! Веселенькое местечко! Они не скоро догадаются, что я могуоказаться ЗДЕСЬ…

Эдя хотел уточнить, что она имела в виду под«здесь» и что такого особенного в его комнатушке на окраине города, но не стал.Последнее время их дом порой казался ему очень странным местом. Хаврончувствовал это с остротой так и не выросшего ребенка.

– Кстати, – продолжала фея. –Раз уж я тут поселилась, кое в чем я должна признаться. Ты готов к признаниям?

– Смотря к каким, – осторожноответил Эдя.

– А к таким! Если ты заметишь, что ярезко переменилась, перестала тебя узнавать, угрожаю или пытаюсь напустить натебя порчу – не тревожься и не возмущайся. Дело в том, что это буду не я.

– Как это не возмущаться? – не понялХаврон. – Тогда я тоже хочу вас предупредить. Если однажды я запущу в васмолотком, просверлю дрелью или случайно вылью на голову кипящее молоко – нетревожьтесь и не качайте права! Это буду не я.

– Видишь ли, тут такое дело… Этонеприятная семейная тайна, почти скелет в шкафу, – продолжала Трехдюймовочкасо смущением в голосе. – У меня была сестра-близнец. Как ни больно этоговорить, особа не слишком приятная во всех отношениях. Феи обычно служат свету– она же служила тьме. Век темных фей обычно бывает недолог. О том, как онавстретила свой конец, рассказывать тебе я не буду. Если она захочет – расскажетсама…

– Что сделает? – с суеверным испугомпереспросил Хаврон. Его не слишком тянуло общаться с умершими феями.

Трехдюймовочка пропустила его реплику мимоушей. Она страдала. Ее маленькие руки мяли поля соломенной шляпки.

– Как бы там ни было, сестра есть сестра.Я позволила ей – позже я сто раз об этом пожалела – вселяться в мое тело налюбую треть суток по ее выбору. Так вот – она пользуется этим правом до сихпор. Я не знаю точно, что происходит в те часы, когда она занимает моесознание, но сдается мне, что ничего особенно хорошего. Тело всегда достаетсямне объевшимся и уставшим. Я вынуждена отсыпаться, тратя на это добрую половинусвоих шестнадцати часов. Вот и получается, что, хотя ей принадлежит всего третьсуток, на самом деле у нас все поровну, так как еще треть я вынужденаотсыпаться и вообще приводить себя в порядок!..

– Разве с вами что-то не впорядке? – неосторожно сказал Эдя.

– РАЗУМЕЕТСЯ, НЕТ! – взвиласьфея. – Смотри, в кого превратила меня эта обжора! Я ее ненавижу! Иногда,чтобы в нее ничего уже не влезло, я назло ей съедаю две крошки орехового рулетаи выпиваю наперсток молока! Но разве эту свинью проймешь? С нее же все как сгуся вода!

Негодующее лицо Трехдюймовочки приобрелобагровый оттенок. Эдя терпеливо слушал. Он уже привык, что как только речьзаходит о родственниках, особенно о братьях и сестрах, самые приличные с видулюди начинают грызть зубами полировку.