Читать книгу "Белые раджи - Габриэль Витткоп"

— Шторма́ тоже приносят пользу: я рада, что они мешают тебе уехать.

— Пора бы им перестать. Я рассчитывал отплыть еще в январе, а уже почти март... Хотя, чем больше думаю о Компании, тем меньше она мне нравится. Она всегда платила своим слугам неблагодарностью - это хорошо видно на примере последних лет Раффлза[9]... Уехать куда-нибудь далеко, повидать свет, но только не под ее крылом. Быть свободным... Понимаешь?

Она промолчала. Маргарет не понимала его жажды приключений и этого стремления к свободе, которые раскачивали его, словно буря садовые деревья.

— Но чем заниматься? - Неожиданно спросила она.

— Занятий хоть отбавляй. Например, коммерция. С тех пор, как шелк и чай стали перевозить по морю - британским торговым путем, в Юго-Восточной Азии формируются новое равновесие и новая структура. Или политика - она как никогда интересна теперь, накануне избирательной реформы. Я уже вижу себя в Парламенте.

— Чтобы стать купцом или парламентарием, дорогой, тебе понадобится солидный капитал.

Опаловые ленты то сгущались, то рассеивались, порой закрывая лицо Маргарет. Эмма и Джеймс были похожи на отца, а Маргарет унаследовала от матери тонкий профиль, нос с горбинкой и оживленную жестикуляцию, смягченную склонностью к полноте.

— Отец не откажет мне в ссуде. А если за меня вступится мама...

— Ты требуешь, чтобы она забыла о своих чувствах: будь ее воля, она бы никуда тебя не отпустила.

Впрочем, это были только разговоры, а Компания оставалась реальностью. В конце марта Джеймс неохотно сел на «Замок Хантли» - парусное судно Ост-Индской компании; тогда еще ничто не предвещало огромного опоздания, вызванного быстрой сменой шквала и мертвого штиля. Кроме того, корабль должен был доставить послание, в котором Совет директоров Компании напоминал правительству Бенгалии о парламентском указе и о возможных его последствиях для мистера Джеймса Брука.

«Замок Хантли» прибыл в Мадрас 18 июля и, разумеется, не смог тотчас отплыть в Калькутту, а никакого другого корабля больше не было. Добраться до Бенгалии по суше за двенадцать дней невозможно. Джеймс решил использовать последний шанс и получить временную работу в Мадрасе: едва сойдя на берег, он отправился прямиком в контору Компании.

Его провели в прихожую, где воняло мочой и карри. Ослепленный ярким уличным светом, он поначалу ничего не разглядел в комнате, где было темно из-за противомоскитных сеток. Джеймс только услышал, как кто-то ставит печати на документах, как скрипит панкха, раскачиваемая панкхавалой, да в соседней комнате отдает распоряжения негромкий гнусавый голос.

— Пусть мистер Брук войдет, - сказал голос.

В затхлой комнатке Джеймс заметил голову мистера Смита, Миллера или Тейлора, будто лежавшую на резной, из красного дерева балюстраде фактории. На желтушном лице плавали выцветшие глаза с темными мешками под ними. Мистер Смит выслушал Джеймса без особой благожелательности, а затем слабым голосом произнес, будто роняя тряпки:

— Сожалею, мистер Брук, но в настоящее время в Мадрасе нет ни одной вакансии.

— В таком случае, сэр, я буду вынужден подать в отставку. Компания вполне обойдется без моих услуг. Завтра же утром я отправлю письмо в Калькутту.

Джеймс холодно поклонился и оставил мистера Смита наедине с его больной печенью. Нет, он никогда в жизни не смог бы выполнять распоряжения подобного человека. Всю вторую половину 25 дня Джеймс писал письма: Компании, родителям, Эмме и Маргарет.

«Я выбросил фуражку, зашвырнул в море свой диплом и распрощался с Компанией Джона Буля и со всеми ее мерзостями. Я чувствую себя лошадью, которая, сбросив тяжелую упряжь, скачет на воле и пасется, где ей взбредет в голову».

Сгорело уже три свечи, когда около часа ночи бой принес ему чай и фрукты. Джеймс все еще писал. Он не знал, что встревоженный непогодой мистер Брук повлиял на Совет директоров и добился отправки правительству Бенгалии второго письма, где говорилось, что опоздание, вызванное ненастьем, ни в коем случае не помешает лейтенанту Бруку вернуться на службу, если только он ступит на землю Британской Индии не позже 30 июля. Формулировки парламентского указа были настолько обтекаемы, что его можно было трактовать, как угодно, играя словами. Но в данном случае это уже не имело значения. Как ни извиняйся мистер Томас Брук перед Советом директоров и как ни настаивай на восстановлении Джеймса в должности вопреки его желанию, жребий был брошен. Наверное, отставка казалась сущим безумием, но это было вдохновением свыше.

В Мадрасе нашлось мало интересного, если не считать изящных зданий вдоль реки меж вечно мокрыми пальмами, нескольких обветшалых дворцов близ черного города да зловещего старого форта, чей одинокий силуэт проступал на раскаленном небе.

Джеймс возмужал и благодаря чтению открыл для себя неизвестную сторону британского колониализма. Он сурово осуждал погрязших в своем нелепом этикете джентри, их спесь, косность и предрассудки. В первую очередь он упрекал их в недостатке воображения, в том, что они прятались в герметичные коконы и развращали туземцев, навязывая им религию и обычаи, противоречившие устоям, которые многие столетия служили залогом добродетельности. Джеймс был одним из тех, у кого любая новая страна вызывает желание усовершенствования. Он придумывал реформы, систему энциклопедического образования, а также рациональной и, по возможности, гуманной эксплуатации. Он не собирался пропагандировать догмат о Троице или ботинки на шнурках, а представлял себе способ колонизации, основанный на частной инициативе, совместном управлении, разделении интересов, уважении местных традиций и, наконец, внедрении тех принципов, краткое изложение которых вызвало бы апоплексический удар у чиновников, представлявших себе планету в виде огромного чайного шарика.

Джеймс возвращался в Англию на борту «Замка Хантли», но, поскольку суда Компании должны были приспосабливаться к маршрутам китайским торговцев, приходилось ожидать множества отклонений от курса. Вдобавок Джеймс завел себе друзей: бортового хирурга Крукшенка, Миллета, Уэбстера и Кеннеди, а также молодого Стонхауза - племянника епископа Херефордского.