Читать книгу "Мишель - Елена Хаецкая"

— Решетка, — молвил Глебов. — Мне идти.

На миг Васильчиков представил себе, как таким же тоном Глебов объявляет о своей решимости выйти на опасное дело первым; но затем все эти мысли отошли назад. Глебов махнул ему рукой и коснулся двери комендантова дома.

— Увидимся, Александр Илларионович! — сказал Мишка Глебов, скрываясь за дверью.

— Увидимся, — сквозь зубы сказал Васильчиков и тронул коня.

Дом помещика Мурлыкина находился неподалеку — как, впрочем, и все в Пятигорске, городе маленьком и только совсем недавно благоустроенном, лет пятнадцать назад.

У Мурлыкиных сразу согласились дать дрожки — коли случилось такое дело и нужно срочно отвезти в город раненого. Старший кучер, Кузьма Чухнин, к повелению немедля ехать из города и забирать от подошвы Машука подстреленного офицера отнесся, разумеется, без всякой охоты, однако спорить не стал. Лошади покидать стойло не хотели, воротили морды и разными способами показывали свое полное нежелание трудиться: приваливались боком к стенке и норовили придавить и самого кучера, посягнувшего на их законный покой. Однако совладали и с нравной скотиной, запрягли…

— Из господ-то кто поедет? — спросил Чухнин, разбирая волоки. — Вы, ваше высокоблагородие?

— Не знаю, в силах ли я, — сказал Васильчиков, адресуясь Мурлыкину, который тоже вышел на крыльцо и захотел знать, что в точности происходит.

Голос его прервался.

Стало тихо и неловко. Чухнин чмокнул губами, лошади равнодушно тронулись с места. Дрожки покатили к дому Чилаева, где квартировал князь Александр Васильчиков.

Дорогой Чухнин помалкивал. Васильчиков гарцевал с левой стороны, изящный и стройный. Казалось, он в точности знает, как поступать и что надлежит делать, потому и Чухнин решил в случае недоразумений обращаться по преимуществу к нему.

А недоразумения непременно возникнут, это Чухнин чувствовал всей своей многоопытной душой. Что за подстреленный офицер? Почему извозчик за ним не поехал — ведь почтовая станция вроде как ближе? Где врач? Или за врачом уже послали?

Помалкивает кучер; молчит и красивый барчук на холеном коне.

Неожиданно растрепанная тень выскочила из темноты, странно, кривовато подпрыгнула и повисла, ухватившись за узду. Васильчиков отпрянул, конь захрапел, мотнув головой. Пришелец вскрикнул:

— Александр Илларионович!

— Фу-ты, — проговорил Васильчиков, успокаиваясь и поглаживая разозленного коня по шее. Лоснящаяся шкура подергивалась под ладонью, фырканье постепенно становилось тише. — Антон Карлович! Напугали… Да на вас лица нет!

Тень действительно оказалась полковником Антоном Карловичем Зельмицем, и на нем точно лица не было: седые волосы дыбом, белесые глаза блуждают, губы мокры.

— Боже мой! Правда ли то, что сказал Николай Соломонович?

— Да не напирайте вы, коня пугаете… Большая беда, Антон Карлович, это правда, — произнес довольно ровным тоном Васильчиков и неожиданно сам заплакал. — Дуэль, несчастный выстрел — и Миша убит! Нужно тело забрать… Он там лежит, на месте… С ним корнет Глебов оставался, но дождь шел, и Глебов больше сидеть один, с покойником, под ливнем, не мог — накрыл его шинелью и уехал…

— О чем речь! — промолвил Зельмиц тихо. — Я поеду. Вы только укажите место.

— Я с вами, — сказал Васильчиков. — Только коня отведу. И грузина лермонтовского позову, пусть поможет.

Зельмиц уселся на дрожки и заплакал.

* * *

Проезжали мимо горящих окон в доме генеральши Верзилиной. Самого генерала Верзилина в ту пору в Пятигорске не было — дела службы прочно удерживали в Варшаве; но Мария Ивановна с тремя прекрасными дочками оставались на Кавказе и составляли одну из главных приманок водяного общества.

Стукнул ставень; показалась хорошенькая головка, гладко причесанная, с посверкивающим украшением на волосах. Знакомый голос окликнул:

— Александр Илларионович! Ждать заставляете…

— Эмилия Александровна, — шепнул Васильчиков своему спутнику. — Боже мой, ведь ждут! Скажите им — я не в силах больше… — И обратился к возчику: — Стой пока! Погоди…

Зельмиц медленно спустился с дрожек, приблизился к окну, но Эмилия уже скрылась в глубине комнат, уверенная в том, что сейчас к ним войдут. Антон Карлович постоял мгновение, а затем решился — дернул дверь, широким шагом миновал сени и оказался в комнате, где душно было от букетов, от грозы благоухавших крепче обыкновенного.

Шум девических платьев оглушал. Обширные туалеты генеральши располагались на креслах. Яркий свет делал выпуклой каждую складку. Глаза почтенной дамы удивительно засияли при виде входящего.

— Антон Карлович! Где вы бродите? — укоризненно молвила было она — и вдруг застыла при виде его лица: выпученные глаза, растрепанные, стоящие дыбом седые волосы. — Что?.. — шепнула Мария Ивановна. — Что случилось? — Губы ее немели от страха, и, спеша донести свое вопрошание до вошедшего, она тонко, нехорошо выкрикнула: — Да что же?.. Говорите!

— Наповал, ваше превосходительство! — Зельмиц схватился ладонями за свои худые щеки, надавил, словно пытаясь таким способом сделаться еще худее, еще меньше. — Ох… Наповал! — повторил он еще раз, с отчаянием водя по сторонам водянистыми, почти белыми глазами.

— Кто? — шевельнулись накрашенные, красиво сложенные бантиком губы генеральши. Бантик расплылся, расползся, слез на сторону, сделался просто пятном.

Зачарованно глядя в середину этого пятна, Зельмиц проговорил — неожиданно спокойным, громким, уверенным тоном:

— Мишель… Лермонтов.

Шум шелков оглушил его, болезненно резанул по слуху. Не прибавив больше ни слова, не сделав ни единого жеста, Мария Ивановна сползла с кресел и повалилась на пол: гора блестящей шумливой ткани, оковы корсета, светящееся колье на увядающей, но все еще дерзкой груди, волны выпавших из прически волос — все это простерлось на полу, сорвало с насестов девиц. Поднялись крики, легонько затопотали маленькие ножки — из рук в руки перелетел флакон с нюхательной солью, хлопнул снова ставень — душный букет полетел в ночную тьму и там пропал.

Эмилия Александровна остановилась возле открытого окна, подставила лицо ветру. Затем обратила к Зельмицу сухие глаза:

— Не верю.

— Голубушка, я сам… не верю. — Зельмиц махнул рукой и неловко, боком, заспешил к выходу.

— Не верю, — повторила Эмилия, глядя на то место, откуда скрылся старый полковник. — Этого не может быть. Мишель. Ми-шель… — Она несколько раз произнесла имя, как будто оно могло помочь ей ближе осознать действительность.

Затем вздохнула и обернулась к маменьке. Младшие сестры — насмерть перепуганная шестнадцатилетняя Надя и растерянная Аграфена — тащили тяжелую Марию Ивановну под руки, а она мотала головой и низко, бессмысленно подвывала, словно умоляла оставить ее в покое.