Читать книгу "Жить и сгореть в Калифорнии - Дон Уинслоу"

Джек ведет эти записи, потому что знает: снимая, ты думаешь, что будешь помнить все обстоятельства съемки, будешь помнить, что снимаешь и зачем, но на самом деле помнить ты не будешь — многое забудется, многое ты спутаешь.

Или, как афористически выражается Билли Хейес: «Что не записано, то просрато».

Билли родом из Аризоны.

Вот Джек и наговаривает:

— Кадр первый: южный фасад дома, снят 28 августа 1997 года. Западное крыло серьезно пострадало. Стены устояли, но их, видимо, придется сровнять с землей, чтобы возвести заново. Окна выбиты. В крыше — дыра.

Самый прямой путь к другой стороне дома — через его центральную часть, поэтому Джек направляется к парадному входу.

Джек входит, и перед ним распахивается океанский простор — кажется, еще немного, и он рухнет в океан, потому что раздвижные стеклянные двери открывают широкий морской вид — от самого Ньюпорт-Бич справа до мексиканских островов слева. Дана-Стрэндс с пляжем Дана-Стрэндс внизу.

И на много миль вокруг — лишь синева океана и синь небес.

За такой вид и два миллиона баксов можно запросить.

Большая стеклянная дверь открывается на веранду размером с Род-Айленд. Ниже, на склоне, — лужайка: зеленый прямоугольник на синем фоне, и в этом зеленом прямоугольнике — синий прямоугольник бассейна.

Лужайку окружает кирпичная стена. По бокам деревья, кустарники и цветочный бордюр. Слева же — теннисная площадка.

Вид, конечно, поистине волшебный, но дом — даже его центральная, несгоревшая часть — полностью разорен и разрушен. Все сочится водой и полнится едким дымом.

Джек делает несколько снимков, стараясь, чтоб ущерб от воды и дыма был виден на пленке, после чего выходит во двор. Снимает с другого ракурса. Ничто не противоречит его выводу о том, что огонь занялся в западном крыле, где, видимо, была спальня. Он проходит к фасаду западного крыла, к одному из окон, и осторожно вынимает из рамы осколок стекла.

Первое, что бросается в глаза, — это то, что стекло грязное.

Покрыто слоем жирной копоти. Джек фиксирует свое наблюдение, но мыслей своих на этот счет он не фиксирует. А мысли его заключаются в том, что жирная копоть на внутренней стороне стекла может означать, что внутри дома находилось какое-то горючее. Кроме того, на стекле заметны тонкие, неправильной формы трещины, что свидетельствует о непосредственной близости к точке возгорания и о том, что огонь был сильным и разгорался быстро. Ничего этого он не фиксирует. Упоминает он лишь внешние детали осмотра: «На стекле слой жирной копоти и мелкие трещины. Узор их показывает, что стекло растрескалось от жара внутри дома».

Вот и все, что он говорит, только то, что опровергнуть невозможно, — улика есть улика. Свои соображения и выводы он не записывает на пленке, потому что, если дело дойдет до суда, запись будет фигурировать на процессе, и, начни он рассуждать о возможном присутствии в доме горючего, защитник истца тут же выставит это как предвзятое отношение, станет доказывать, что он выискивал свидетельства поджога, и тут же приведет доказательства случайности пожара.

Он так и слышит голос адвоката:

«Вы с первой минуты заподозрили тут поджог, не правда ли, мистер Уэйд?»

«Нет, сэр».

«Но в записи имеются ваши собственные слова, что вы считаете…»

Так что уж лучше держать свои мысли при себе.

Не годится спешить с выводами, а кроме того, слой жирной копоти мог появиться и по другим причинам. Такая копоть бывает, если выгорело все дерево в доме, а может быть, здесь хранился керосин или другие какие-нибудь вполне бытовые продукты.

Но все это ладно, а вот собака продолжает лаять. И лает она не злобно, не сердито, как если бы охраняла свою территорию. В лае ее чувствуется страх, она лает с подвыванием, больше похожим на скулеж. И Джек решает, что собака до смерти перепугана. И хочет пить. И есть.

Вот черт, думает Джек.

Он снимает осколок стекла, вносит его в опись, сует в пластиковый пакетик для вещдоков, который хранит в кармане комбинезона. Затем, вместо того чтобы войти в дом, как это требуется, он идет искать собаку.

8

Собака, возможно, выскочила, когда в дом вломились пожарные, и похоже, она получила травму. Ребятишки Вэйлов будут страдать по собаке и, так или иначе, обретение ее, наверно, станет для них некоторым утешением.

Можно сказать, что Джек любит собак. А вот людей он любит не слишком.

Девятнадцать лет (семь — в шерифской службе, двенадцать — в страховой компании), в течение которых он разбирался с разными несчастными случаями, убедили его, что люди способны, считай, на все. На воровство, на обман, на убийство и кидание мусора. Собаки, те, по крайней мере, имеют совесть и куда как порядочнее.

Собака пряталась за низко свесившимися ветвями джакарандового дерева. Это оказалась комнатная собачонка — одни глаза и звонкий лай, а так — в чем душа держится.

— Эй, щен, — ласково говорит Джек, — все в порядке.

Насчет порядка это он, конечно, загнул, но в таких случаях и соврать не грех.

Но собака не обижается на него за эту ложь. Она счастлива уже тем, что видит человека, слышит участливый голос. Она выходит из своего укрытия и начинает обнюхивать его руку, словно желая узнать, кто он такой и каковы его намерения.

— Как тебя зовут?

Будто собака может ответить, думает Джек.

— Лео, — раздается вдруг голос, и Джек чуть ли не выпрыгивает из своего дурацкого комбинезона.

Подняв взгляд, он видит за оградой пожилого джентльмена. На плече у него сидит попугай.

— Лео, — повторяет попугай.

Лео теперь виляет хвостом.

Таков способ, каким эта собачья мелочь добывает себе пропитание.

— Пойдем, Лео, — говорит Джек. — Хороший, хороший пес.

Подняв Лео, он сует его под мышку и, почесывая его между ушами, направляется к ограде.

Он чувствует, как дрожит Лео.

Говорят, что домашние животные бывают похожи на своих хозяев, а может, наоборот. Джек всегда считал, что это относится только к собакам, но теперь он видит явное сходство пожилого джентльмена и его попугая. У обоих имеются клювы: у попугая — как тому и положено, но и нос пожилого джентльмена — вылитый попугайский клюв. Мужчина и птица похожи на межвидовых сиамских близнецов, если не считать окраски, потому что попугай зеленый с вкраплением ярко-красных и желтых пятен, а пожилой джентльмен — почти белый.

У него белые волосы, белая рубашка и белые слаксы. Его туфель из-за ограды не видно, но Джек готов биться об заклад, что и они белого цвета.

— Я Говард Мейснер, — говорит старикан. — А вы, должно быть, к нам с Марса.