Читать книгу "Куролесов и Матрос подключаются - Юрий Коваль"

По огрызкам капитан вычислил место для секретного поста. Его это сильно раздражало, потому что любому неприятно работать с огрызками. Правда, кроме огрызков, найден был и обрывок бумаги, на котором сохранились печатные буквы: «Пап…осы …я… к…аса».

Капитан даже вздрогнул от возмущения, когда вспомнил, какую расшифровку, не долго думая, предложил Тараканов: «Папа и осы взяли кассу»!

— Какой ещё папа? — сердился капитан. — Откуда осы?

— Чего плохого в «папе»? — спорил Тараканов. — А осы — это банда.

После дешифровки удалось установить, что это был обрывок от пачки папирос «Беломор», на которой, оказывается, и написано: «папиросы пятого класса».

— Ну, не знаю, — сказал на это Тараканов. — Я в пятом классе «Астру» курил.

Все эти воспоминания сердили капитана, но, пожалуй, более всего волновало, что опять на шею ему навязался Куролесов. Позавчера приехал из деревни Сычи — дескать, окончательно решил вступить в ряды милиции — и тут же упросил взять его с собою в засаду. Якобы он давно не сиживал ни в каких засадах и с детства мечтает в них посидеть.

«Мягкотелый у меня характер! — досадовал капитан. — Зачем я снова подключил его? Зачем?»

Конечно, капитан Болдырев сам на себя наговаривал. Характер у него был твёрдый, а Васю Куролесова он просто очень любил и знал, что на него можно положиться. Во многих делах именно Куролесов выручал капитана.

Сейчас Вася лежал в березничке и дремал, рядом с ним спал и Матрос. Так они спали и дремали, пока не послышался в лесу какой-то треск.

«Тараканов, что ль, усами трещит?» — подумал Вася, но тут же усомнился в возможности треска усов, прислушался.

Из глубины леса к дороге пробирались люди. На дорогу они не стали выходить, а улеглись в кустах. Как потом подсчитали, они лежали от Васи в шести метрах.

— Васьк, — услышал вдруг Вася, — Васьк!

Куролесов уже было приоткрыл рот, чтоб гаркнуть «А?», но в последний момент удержался и приложил палец к носу Матроса.

— Васьк, — послышалось снова, — а сколько их идёт?

— Воруйнога и две вороны, — отвечал в кустах голос какого-то другого Васьки.

«Сколько же Васек на белом свете! — подумал Куролесов. — Никогда не пересчитать. Бывают Васьки хорошие, а бывают и плохие. Вот, скажем, я? Какой я есть такой Васька? Уж, пожалуй, не хуже этого, что в кустах лежит. Голос-то у меня понежнее будет. А у этого — насморк. Смешно: два Васьки в одних кустах лежат».

— Васьк, — послышалось снова. — А чего они несут?

— Узлы, Фомич, узлы.

— А чего у них в узлах-то? — допытывался надоедливый Фомич. — Хорошо бы колбаса. Я уж очень колбасу люблю.

— Ну ты, Фомич, неправ, буженина лучше.

— Мы уж сразу здесь, на месте, перекусим, а то Харьковский Пахан всё отнимет. Ему припасы нужны, уходить хочет вместе с Зинкой.

— Куда?

— В Глушково, наверно, к Хрипуну, там спокойней… тише, тише, доставай дуру.

В кустах послышался какой-то чёрный лязг, и Куролесов понял, что это лязг нагана, когда взводят курок.

Глава вторая. Ридикюльчик

По лесной дороге шли три человека: две бабы в чёрных платках, сильно и вправду смахивающие на ворон. С ними стучал костылём и размахивал авоськами одноногий инвалид, которого назвал Васька «Воруйногою». Все они тащили узлы и рюкзаки, разные сумки. Как видно, в Карманове они славно потрудились, походили по магазинам, потолкались в очередях и теперь возвращались домой, в деревню.

— Ты чего несёшь в узле-то, Натолий Фёдорыч? — спрашивала одна ворона Райка у Воруйноги. — Колбасу, что ли?

— Ага, Райка, колбасу варёную. Я её уж очень люблю. А ты чего несёшь?

— И я варёную. Потом баранки, пряники. Я это всё тоже очень люблю.

Другая ворона, Симка, в разговор не встревала, но тоже несла в узле баранки и колбасу варёную и, похоже, тоже всё это любила. Ещё она несла, прошу заметить, сумку, в которой была бутылка постного масла. Эту сумку ворона Симка для чего-то называла «ридикюльчик». В ней, кроме постного масла и пряников, лежал остаток в двадцать рублей.

Так, любя колбасу варёную и баранки, они шли через лес и забот не знали.

Как вдруг заботы дали о себе знать.

Из кабаньих еловых кустов на дорогу выскочили два человека, один с наганом, а другой с дубинкою в руках.

— Стой! Руки вверх!

— Ой, батюшки-радетели! — заголосила ворона Райка.

— Не ори! — прикрикнул на неё Фомич и показал дубинку. — Чего в узлах? Колбаса?

— Колбаса, варёная, — испуганно пояснила Райка.

— А у тебя чего в портфеле? — сказал Фомич, щупая «ридикюльчик».

— Чего? — мрачно отвечала Симка. — Чего надо!

— А ну открой портфель, спекулянтка! Скорее открывай, а то сейчас пулю в лоб получишь.

И Васька с насморком погрозился наганом.

— Да на, смотри, грабитель, шелудивый пёс! Смотри!

И ворона Симка вынула бутылку постного масла, и Фомич сунул свой нос в «ридикюльчик». Он живо выхватил оттуда облитой пряник, сунул его в рот и принялся жевать, продолжая рыться в «ридикюльчике». Пряник был облеплен какими-то нитками и крошками. Фомичу приходилось отплёвываться: — Тьфу-тьфу…

Глава третья. Бутылка постного масла

Куролесов по-прежнему таился в траве.

— Появишься в крайнем случае, — сказал ему капитан.

— А какой же случай будет крайним? — спросил тогда Вася.

— Сам соображай.

И вот теперь Вася лежал и соображал, какой сейчас происходит случай? Вроде бы два негодяя отнимают колбасу у честных тружеников — явный крайний случай. Ну а вдруг потом будет ещё и другой случай, ещё крайнее?! Очень может быть. Если так уж твёрдо рассуждать, то за всяким крайним случаем обязательно лежит другой, ещё крайнее, и к нему обязательно надо готовиться, а то, если первый крайний случай тебя не возьмёт, следующий доконает.

Вася ясно видел, как ворона Симка открыла свой «ридикюльчик», как Фомич сунул туда нос, как зажевал пряник. Этот случай пока ещё не был крайним, жевание пряника — дело житейское.

— Ого! — сказал Фомич. — Тут и денежки имеются! Двадцатки! — И он вынул двадцатку из «ридикюльчика» и сунул в карман.

В этот самый момент послышался железный голос, который прозвучал в специальный звукоусилитель-мегафон-двадцать четыре: