Читать книгу "Людоедское счастье - Даниэль Пеннак"

И тут же голос брата:

– Эта засранка ничего не может объяснить!

– Выражайся прилично, Жереми, не бери пример с твоей сестры. И позови, пожалуйста, Клару.

– Бенжамен?

Теплый голос Клары – как темно-зеленый, туго натянутый бархат, по которому каждое слово прокатывается с очевидностью ослепительно белого шара.

– Клара? Как там Малыш?

– Температура упала. Я все-таки позвала Лорана; он говорит, что его надо подержать в тепле еще два дня.

– А людоедов он больше не рисует?

– Целую дюжину, наверно, нарисовал, но уже не таких красных. Я их сфотографировала. Бен, я делаю на вечер грудинку по-овернски. Будет готово примерно через час.

– Приду. А теперь давай сюда Малыша.

И в трубке слабенький голос младшего:

– Да, Бен.

– Слушай, я хочу тебе только сказать, что у меня есть карточка Тео для твоего альбома. И еще: вечером я расскажу вам новую сказку.

– Про людоеда?

– Нет, про бомбу.

– Все равно кайф.

– А теперь мне надо часик поспать. Так что в первого, кто полезет к телефону, стреляй без предупреждения.

– Идет, Бен.

Кладу трубку, валюсь на кровать и засыпаю еще до того, как прикасаюсь щекой к подушке.

Час спустя меня будит огромный лохматый пес. Он атаковал меня с фланга. Толчок был такой, что я свалился на пол и застрял между кроватью и стенкой. Пес воспользовался этим, чтобы полностью лишить меня свободы маневра и заняться моим туалетом, который я не успел совершить сегодня утром. От него самого при этом несет, как из помойки. Шершавый язык воняет тухлой рыбой, тигриной спермой и еще черт знает чем, – весь букет запахов собачьего бомонда.

Насилу открыв рот, я говорю:

– А кому подарок?

Он отпрыгивает назад, усаживается на свой необъятный зад и, свесив язык, смотрит на меня, наклонив голову. Я лезу в карман куртки, вытаскиваю оттуда завернутый в подарочную бумагу мячик и торжественно подаю ему:

– Дорогой Джулиус, счастливого тебе Рождества!

Внизу, в бывшей скобяной лавке, запах мускатного ореха от грудинки по-овернски еще плавает в воздухе, а дети уже плотно схвачены тканью моего рассказа. Глаза блестят над полосатыми пижамами, босые ноги качаются в пространстве между кроватями, поставленными одна на другую. Я как раз дошел до того момента, когда Леман пробивается сквозь толпу к взбесившемуся эскалатору. Он расталкивает людей механической рукой, которую я ему придумал для остроты сюжета.

– А свою он где просрал? – придирчиво спрашивает Жереми.

– В Индокитае, на триста семнадцатом километре Далатского шоссе. Попал в засаду. Его солдаты так его любили, что бросили подыхать вместе с рукой, которая уже была сама по себе, отдельно от тела.

– А как он спасся?

– Через три дня командир роты один вернулся за ним и вытащил из опасной зоны.

– Через три дня! А что же он ел все это время? – спрашивает Малыш.

– Как что? Свою руку.

И все довольны: Малыш получил свою сказку про людоеда, Жереми – порцию военных приключений, а Клара – дозу юмора. Что касается Терезы, то, невозмутимая как секретарь суда, она сидит за письменным столом и, как обычно, дословно стенографирует мой рассказ, включая отступления. Отличная практика для ее курсов секретарей-машинисток. За два года ночных упражнений она уже переписала «Братьев Карамазовых», «Моби Дика», «Крестьянскую фантазию», «Сказание о Иосте Берлинге», «Асфальтовые джунгли» плюс два или три текста моего собственного производства.

Я рассказываю до тех пор, пока слипающиеся глаза слушателей не возвещают, что настало время отбоя. Закрывая за собой дверь, вижу, как в темноте поблескивает елка. Что ж, все получилось неплохо – они и не подумали броситься на подарки. Только Джулиус вот уже два часа старается развернуть свой пакет так, чтобы не порвать бумажку.

4

Дальнейшие события возвестили о себе звонком в дверь на следующее утро, двадцать пятого декабря, ровно в восемь. Я хотел было крикнуть: «Входите, не заперто!» – но вовремя удержался. Вот так на прошлой неделе мы с Джулиусом, поленившись встать на звонок, увидели посреди передней сосновый гроб, а вокруг – трех грузчиков с постными рожами. Самый плюгавый из троих объяснил:

– Это для покойника.

Джулиус дал деру и забился под кровать, а я – лохматый, непроспавшийся – ткнул пальцем в свою пижаму и огорченно сказал:

– Извините, я еще не совсем готов. Зайдите лет через пятьдесят.

Итак, двадцать пятого ровно в восемь – звонок. Делать нечего, надо идти открывать. Джулиус – за мной; его хлебом не корми, дай познакомиться с кем-нибудь. На пороге – здоровенный громила с башкой в виде огурца. На нем куртка с меховым воротником, как у летчиков. Он стоит передо мной – ни дать ни взять ирландский парашютист, сброшенный на оккупированную Францию.

– Инспектор-стажер Карегга.

Все ясно: от резиновой дубинки к шариковой ручке – та еще карьера! Едва он втискивается в квартиру, как Джулиус запускает ему морду между ног. Тот поспешно садится, не дав даже пинка моей собаке. Может быть, поэтому я ему говорю:

– Хотите кофе?

– Если будете варить и для себя…

Бегу на кухню.

– Вы никогда не запираете дверь? – спрашивает он.

– Никогда.

А про себя думаю (но не говорю): «Сексуальная свобода моего пса отвергает любые запоры».

– Я должен задать вам несколько вопросов. Так, для порядка.

Именно этого и следовало ожидать. Дорогие коллеги, фирма не забывает вас! Есть примерно с десяток профдеятелей и еще дюжина ребят, которые никому не лижут задницу, – к ним-то полиция и вяжется в первую очередь. Рождественский подарок образцовым служащим от дирекции Магазина.

– Вы женаты?

Подсахаренная вода начинает звенеть в медной джезве.

– Нет.

Я бросаю в воду три чайные ложки молотого турецкого кофе и медленно мешаю, пока поверхность не становится бархатистой, как голос Клары.

– А дети внизу?

Я снова ставлю джезву на огонь и жду, когда кофе начнет подниматься, – в этот момент его надо снять, чтобы он, не дай Бог, не вскипел.

– Сводные братья и сестры. Дети моей матери.

После того как его карандашик добегает до конца странички блокнота и останавливается, инспектор Карегга задает следующий вопрос:

– А где отцы?

– Рассеяны по стране и миру.

Из кухни я вижу через открытую дверь, как инспектор Карегга прилежно записывает, что моя мать рассеивает мужчин по стране и миру. Вхожу в комнату с джезвой и чашками в руках. Наливаю густую бурую жидкость в чашки. Инспектор тотчас же тянет руку, но я его останавливаю: