Читать книгу "Семья Спеллман расследует… - Лиза Лутц"

Альберт, еще толком не проснувшийся, вошел в комнату.

– Просто назови имя, Иззи. А потом мы поедем домой, и там я накажу тебя по-настоящему.

– Любое имя? – скромно осведомилась я.

– Изабелл, ты сказала полицейскому, что можешь достать кокаин. А потом позвонила кому-то и попросила об услуге, за которую согласилась платить сразу. По-твоему, это нормально?

– Нет, но единственное преступление, в котором ты меня действительно уличил, – это ночной побег из дома.

Папа смерил меня своим самым грозным взглядом и сказал в последний раз:

– Имя.

А имя было Леонард Вильямс, или Лен (для друзей), – старшеклассник из нашей школы. По правде говоря, я почти не знала этого парня и никогда не покупала у него наркотики. То, что мне было о нем известно, я собрала за годы подслушивания – именно так я получаю большую часть сведений. Мама у Лена была инвалидом и сидела на болеутоляющих. Отца убили в перестрелке у винного магазина, когда мальчику было шесть лет. Еще я знала, что у Лена два младших брата и денег не хватает, чтобы всех прокормить. Лен продавал наркотики так же, как некоторые дети работают после школы – чтобы добывать пищу. И Лен был голубым. Об этом я тоже никому не сказала.

Была ночь, в которую мы совершили третье преступление, так и оставшееся безнаказанным: забрались в кладовку физкультурного зала (я почему-то решила, что мы изрядно поправим свое финансовое положение, если продадим подержанный спортивный инвентарь). Я вскрыла замок, а потом мы перетаскали все в Петрину машину. И тут меня обуяла жадность: я вдруг вспомнила, что тренер Уолтерс всегда держит у себя в столе бутылочку виски. Пока Петра ждала снаружи, я вернулась и засекла в кабинете Лена, обнимающегося с каким-то футболистом. Разумеется, я никому ничего не сказала, и Лен решил, будто страшно мне обязан. Паренек просто не знал, что я умею хранить секреты, потому что у самой их хоть отбавляй. Одним больше, одним меньше – какая разница?

– Я не стукачка, – заверила его я.

Отец отвез меня домой, и с Леном ничего не случилось. У полицейских было только его прозвище. Ну а я легко отделалась – по сравнению с папой, над которым теперь вовсю подшучивали бывшие коллеги: мол, Ал не сумел расколоть родную дочь. Но я-то знала, что человек, столько лет проработавший на улицах города, понимал, какими правилами руководствуются преступники, и даже немного уважал меня за молчание.

Если вы представите меня без всех этих провинностей или без братца, с которым меня вечно сравнивают, то удивитесь, насколько крепко я стою на ногах. Например, я могу за пару минут запомнить все предметы, какие есть в комнате; со снайперской точностью вычислить в толпе карманника; заболтать любого ночного сторожа и пройти мимо него. Когда меня посещает вдохновение, более изобретательного и настойчивого детектива, чем я, просто не найти. И хоть я не красавица, поклонников у меня тоже хватает.

Увы, эти полезные умения и чудесные свойства моего характера долгие годы скрывались под чрезвычайно дерзким поведением. С тех пор как Дэвид занял твердые позиции на рынке достоинств, я увлеклась исследованием порочных глубин своей натуры. Одно время в нашем доме чаще всего звучали две фразы: «Молодец, Дэвид!» и «О чем ты только думала, Изабелл?» Годы моей юности ознаменовались бесчисленными встречами с директором школы, поездками в полицейских машинах, вандализмом, курением в туалете, распитием алкогольных напитков на пляже, взломами, наказаниями, запретами, чтением морали, опозданиями, похмельями, отключками, легкими наркотиками и вечно немытой головой.

Я могла вредительствовать сколько угодно, потому что Дэвид всегда все улаживал. Он прикрывал меня, если я опаздывала вечером домой. Когда я врала, он подыгрывал. Когда воровала – он возвращал. Когда курила, Дэвид прятал бычки и тащил мое безжизненное тело домой, если я вдруг отрубалась на лужайке. Писал за меня контрольные и сочинения, даже старался придумывать корявые фразы, чтобы звучало правдоподобно.

Меня страшно бесило, что Дэвид все знал. Он знал – по крайней мере догадывался, – что мои проступки были ответом на его успехи. Он чувствовал свою вину и считал себя соучастником преступлений. Родители иногда спрашивали, почему я так ужасно себя веду. И я отвечала: потому что во всем нужно соблюдать гармонию. Если бы кто-нибудь слепил нас с Дэвидом и разрезал пополам, то вышли бы абсолютно нормальные дети. Впоследствии Рэй нарушила семейный баланс; я расскажу об этом позже.

Клэй-стрит, 1799

Резиденция Спеллманов расположена по адресу: Клэй-стрит, 1799, на окраине района Ноб-Хилл, Сан-Франциско. Если пройти еще милю на юг, вы попадете в Тендерлойн, квартал красных фонарей. Если же случайно забрести немного севернее нашего дома, то можно увидеть сразу несколько городских достопримечательностей: Ломбард-стрит, Рыбацкий причал или, если уж совсем не повезет, район Мэрина.

«Частное сыскное агентство Спеллманов» расположено здесь же (папа очень любит шутить по этому поводу). Внушительный четырехэтажный викторианский дом выкрашен в голубой цвет с белой окантовкой. Родители никогда бы себе его не позволили, не достанься он нам по наследству от трех предыдущих поколений Спеллманов. Сам дом стоит почти два миллиона, и примерно четыре раза в год мама с папой грозятся его продать. Но это пустые угрозы. Пенсионным фондам, дому на окраине города и поездкам в Европу они предпочитают облупившуюся мебель и экономическую нестабильность.

У входа вы увидите четыре почтовых ящика: Спеллманы, «Частное сыскное агентство Спеллманов» (сколько себя помню, только один почтальон их не путал), Маркус Годфрай (тайный псевдоним моего отца) и «Грейсон энтерпрайзез» (под этим названием мы работаем над менее серьезными делами). Кроме того, по району раскидано еще два-три почтовых ящика, которыми мы иногда пользуемся для конспирации.

Почти тут же от порога начинается лестница на второй этаж – там находятся все три спальни. Справа дверь с табличкой «Частное сыскное агентство Спеллманов», в нерабочие часы она заперта. Слева вход в гостиную. Раньше в глаза сразу бросался потертый диван с обивкой под зебру, теперь его место занял скромный коричневый, окруженный мебелью красного дерева – ее можно назвать антикварной, но никто за ней не следит, так что выглядит она неважно. За последние тридцать лет в этой комнате поменялся (не считая дивана) только телевизор: вместо старого «Зенита» с деревянным корпусом здесь стоит новый, с плоским экраном и диагональю двадцать семь дюймов. Его купил дядя, когда неожиданно выиграл на скачках.

За гостиной начинается кухня, переходящая в столовую с еще более неухоженным антиквариатом. Но сейчас я стою у входа и собираюсь войти в агентство.

Контора Спеллманов занимает такое тесное помещение, что его впору обозвать каморкой. Четыре подержанных учительских стола (железных бежевых) образуют прямоугольник в центре комнаты. Тридцать лет назад здесь был только один компьютер, на отцовском столе. Теперь их четыре, и еще в чулане один общий ноутбук. По периметру громоздятся шкафчики для документов. Огромная бумагорезательная машина промышленного назначения, пыльные занавески на окнах – вот, в общем, и все. Стопки папок высотой в два фута обычно громоздятся на столах. По полу разбросаны бумажные обрезки. Пахнет пылью и дешевым кофе. Дверь в дальнем конце комнаты ведет в подвал, где происходят допросы. Дэвид утверждал, что в подвале удобнее всего делать уроки, но мне это было неведомо.