Читать книгу "Убей, укради, предай - Фридрих Незнанский"

Когда еще случится побывать в Африке?

Черный. 8 сентября, 11.20

Утреннее солнце, к одиннадцати часам поднявшееся достаточно высоко и добравшееся до изголовья дивана, застало Порфирия Рудольфовича Черного врасплох за крамольной мыслью: как же он, в сущности, ненавидит эту работу! Книга не давалась ему ни в какую.

Хотя, будучи истинным приверженцем дзэн-буддизма, Черный отказывал себе в естественном удовольствии ненавидеть кого-либо или что-либо. Но в данном случае повод был слишком весом: вопреки глубокой медитации и иным актам духовного подвижничества, зачастую с трудом поддающимся описанию, книга, которая в его сознании была столь реальной, что ее можно было держать в руках, перелистывать страницы и даже различать отдельные строки, когда шум за окном немного стихал и переставал быть преградой внутренней концентрации, книга эта не шла, и все тут! Без чего старый приятель Черного Томми Джексон в своей издательской твердолобости отказывался верить в реальность существования книги. И ведь не было другого способа покончить с ней, кроме рутинного и нудного цоканья по клавишам. Только так. Буква за буквой, буква за буквой… Еще каких-то сто тысяч раз – и все. Какая малость.

Потом, конечно, ее необходимо многократно и вдумчиво перечитать (ха-ха), переписать неудачные места (ха-ха три раза), дрожащей рукой представить на суд читателя – и лишь после этого готовиться скромно пожинать лавры. Ну-ну…

Почувствовав, что мысли вроде бы легли на верный курс, Черный легко поднялся, с удовольствием ощущая бодрость в теле, что, несомненно, являлось в первую очередь следствием трезвого образа жизни. Он строго следовал ему последние две недели, здесь, в Нью-Йорке, у себя дома в отпуске, выполнив наконец бесчисленные обещания «начать с понедельника новую жизнь», данные самому себе еще в Москве. Одна только вечная проблема была с этим трезвым образом жизни: оказалось, что он ни черта не способствует вдохновению.

Поприседав с минуту, Черный извлек из-под дивана ноутбук и забрался обратно. Открыл, запустил программу. Некоторое время, скривившись, изучал последнюю строчку, написанную накануне, затем решительно удалил «решали второй извечный русский вопрос: что делать?», заменив на «договаривались, как им обустроить Россию». Нужно было сразу писать по-русски, а не по-английски, подумал он, ожидая, пока выкристаллизуется следующая фраза, – эти американцы ни черта фишку не рубят. Не будь все уже готово на три четверти, ей-богу, переписал бы по-русски.

Постепенно работа пошла. Черный молотил по клавишам со скоростью высококлассной машинистки, пытаясь не отставать от собственных мыслей.

«…Вы спросите, почему именно в Давосе? А читатели, особенно читательницы, склонные к сенсорному восприятию действительности, могут углядеть в этом даже определенный эзотерический смысл. Но, по-моему, в данном случае объяснение выглядит проще и примитивнее. И дело тут совсем не в том, что господа Чеботарев, Пичугин и Романов не встречаются в Москве в общественных местах, где за соседним столиком может чисто случайно оказаться мистер Черный, снедаемый исключительно профессиональным любопытством. А дело в том, что они вообще вряд ли встречаются в Москве. Скорее всего, им недосуг. Ну предположим, они встретились – неужели они станут проводить время в философских дискуссиях о благе России, немедленно последующем от внедрения в жизнь тех или иных экономических концепций?! Вам непонятны мои „?!“? Тогда представьте себе менеджеров трех крупных нью-йоркских супермаркетов, договорившихся после двух недель ударных рождественских продаж приятно провести время в сугубо мужской компании. Представили? А теперь представьте, что они с жаром обсуждают, какой подарок от Санта-Клауса обнаружит каждый из них под елкой следующим утром…»

Черный на секунду отвлекся, в очередной раз сдул с дисплея невесть откуда взявшиеся крошки и услышал странный скрежет над головой. Причиной и скрежета, и крошек оказался Билл с куском засохшего сыра в зубах. Он осторожно спускался вниз по обоям. Билл был белой мышью с красным носом – единственным живым существом, к которому Черный питал некоторую привязанность. Впрочем, даже больше чем привязанность. Лазать по обоям Билл очень любил – и сыр, конечно, тоже любил, – так вот, лазать по обоям Билл любил, но не умел. Увидев, что на него смотрят, он заметно занервничал и в итоге сорвался, с писком плюхнувшись на вентилятор, благо тот был выключен. Кусочек сыра закатился под диван.

Мысли Черного улетучились. Решив не насиловать себя, по крайней мере до завтрака, он встал на голову и несколько раз подряд выкрикнул: «Му!» – глядя прямо перед собой и стараясь расфокусировать зрение. Это упражнение он почерпнул в одной японской книге, прочитанной еще в детстве. Автор ее сделал попытку кратко изложить основы восточной философии на языке, понятном западному человеку. Восточный смысл многократного повторения «му» заключался в очищении сознания от мусора мыслительной деятельности: сначала ты говоришь «му», потом «му» начинает говорить от твоего имени. В детстве Черный считал все это чушью, граничащей с маразмом. Но со временем проникся.

«Му» было прервано телефонным звонком Томми Джексона.

– Куда ты пропал? Ты обещал вчера заехать, высказать соображения по поводу обложки, – выпалил он не здороваясь, видимо, очень торопился.

– А…

– Ну я слушаю! И не вздумай снова кормить меня завтраками, через полчаса макет уходит в типографию… Извини, две минуты: вызывают по другой линии…

Черный кинулся лихорадочно перебирать почту за последние дня три-четыре, лежавшую грудой между журнальным столиком и диваном. И тут только понял, что в дверь звонят, причем звонят давно, пожалуй, звонки начались еще до телефонного разговора, во время «му», но он, естественно, тогда не обратил на них внимания. А иначе какой толк от «му»?

Выхватив из кипы бумаг пакет с чем-то на ощупь плотным внутри, Черный кинулся к двери. Это был всего-навсего курьер. С некоторым удивлением тот вручил практически обнаженному хозяину очередной желтый пакет с бумагами и на всякий случай осведомился:

– Сэр! У вас все в порядке?!

Черный захлопнул дверь у него перед носом и рысью помчался обратно к телефону, на ходу вскрывая пакет и доставая конверт с обложкой своей будущей книги.

– Сэр! Распишитесь! Сэр! – завопил из-за двери курьер.

– Сам распишись! – крикнул в ответ Черный, хватая трубку. Но Джексон, слава аллаху, все еще разговаривал с кем-то другим.

Воспользовавшись паузой, он быстро изучил обложку. Больше половины места занимал его портрет: высокий, плотный мужчина чуть старше тридцати с абсолютно круглым лицом, слегка раскосыми глазами, да и вообще, монгольские черты довольно заметны, на голове ежик. Снимок явно не самый удачный: здесь он больше похож на сержанта из фильмов Копполы или Кубрика, чем на писателя. Смонтирован, разумеется, на фоне Красной площади, хотя договаривались, что этого не будет. К сожалению, возмущаться поздно – момент упущен безвозвратно. Название оформлено еще лучше. «CHERNY P. R. Great business and policy in Russia» – каждая буква отбрасывает зловещую тень, а со слов «бизнес» и «политика» стекают кровавые капли. На заднем плане группа товарищей, слишком мелких, чтобы можно было разобрать, кто они такие. С трудом угадываются Горбачев, Сахаров и Николай II. Хотя, возможно, это Солженицын.