Читать книгу "Скованные одной цепью - Харлан Кобен"

Уин промолчал.

— Потом ты начинаешь бурчать, что у меня комплекс героя, которому, чтобы ощутить себя полноценной личностью, надо непременно кого-то спасать. И наконец — во всяком случае, так было в последний раз — ты заявляешь, что от моего вмешательства больше вреда, чем пользы, и что в результате я не столько кому-то помогаю, сколько наношу вред или даже убиваю.

— Ну и что из всего этого следует? — зевнул Уин.

— По-моему, это ясно. Но если нет, изволь: с чего это ты вдруг так охотно, я бы даже сказал — с энтузиазмом, решил взяться за эту конкретную спасательную операцию, хотя раньше…

— Раньше, — не дал договорить Майрону Уин, — я всегда приходил на выручку. Разве не так?

— Чаще всего да.

Уин оторвался от компьютера и побарабанил пальцем по подбородку.

— С чего это, спрашиваешь? — Он замолчал, подумал, кивнул. — Мы привыкли верить в то, что хорошее пребудет с нами вечно. Это у нас в крови. Например, «Битлз». О да, конечно, они останутся в воздухе, которым дышат люди. И сериал «Клан Сопрано» тоже никуда не исчезнет. И цикл романов Филипа Рота о Цукермане.[4]И концерты Брюса Спрингстина. Хорошее — редкость. И его следует лелеять именно потому, что оно — редкость.

Уин встал, направился к двери и у выхода обернулся.

— Заниматься с тобой такими делами, — добавил он, — это из того же рода: нечто действительно стоящее.

4

Найти Лекса Райдера труда не составило.

В одиннадцать вечера того же дня Майрону позвонила его деловая партнерша по «Эм-Би пред» Эсперанса Диас.

— Лекс только что воспользовался своей кредиткой в «Даунинг, три».

Майрон, как нередко бывало, находился в это время у Уина, занимавшего квартиру в легендарном здании «Дакота» на углу Семьдесят второй улицы с видом на Центральный парк. У Уина была комната для гостей, а может, даже целых три. «Дакоту» построили в 1884 году, и вид здания вполне соответствовал этой дате. Напоминающее крепость сооружение было красивым, мрачным и навевало своим видом чувство светлой печали. Множество затейливых фронтонов, террас, флеронов, балюстрад, башенок, коньков, чугунных лесенок, арок, изогнутых перил, бойниц делали его удивительно цельным, лишенным каких бы то ни было швов-шрамов. Здание не подавляло, а скорее завораживало архитектурным совершенством.

— Что это такое? — осведомился Майрон.

— Неужели ты не знаешь «Даунинг, три»? — удивилась Эсперанса.

— А должен знать?

— Да это же самый популярный бар в Нью-Йорке, где собираются хиппи. Дидди,[5]супермодели, тусовщики — такая примерно публика. Это в Челси.

— Ясно.

— Печально, однако, — заметила Эсперанса.

— Что печально?

— Что игроки твоего уровня не знают таких популярных мест.

— Когда мы с Дидди закатываемся куда-нибудь, то берем белый «хаммер-стретч» и пользуемся входом из подземного гаража. А названия путаются в голове.

— Или просто из-за помолвки у тебя ранний склероз развился, — бросила Эсперанса. — Так что, отправляешься туда за ним?

— Я в пижаме.

— Ясно, игрок. А кто-нибудь еще в пижаме там есть?

Майрон снова посмотрел на часы. К полуночи, даже раньше, можно добраться до центра.

— Я уже еду.

— Уин там? — спросила Эсперанса.

— Нет, еще не вернулся.

— Выходит, один отправляешься?

— Волнуешься, что такой красавчик, как я, окажется в ночном клубе один?

— Волнуюсь, что тебя не впустят. Буду ждать тебя там. Через полчаса. Вход с Семнадцатой. Оденься так, чтобы тебя заметили.

Эсперанса повесила трубку. Майрон был удивлен. Став матерью, Эсперанса — некогда кутившая ночи напролет бисексуальная девица, любительница всяческих застолий — больше одна по вечерам из дома не выходила. Она всегда серьезно относилась к работе, а сейчас, владея сорока девятью процентами акций «Эм-Би пред», да еще, учитывая участившиеся в последнее время странные отлучки Майрона, практически тащила на себе все бремя забот о фирме. После десяти с лишним лет жизни столь разгульной, что позавидовал бы и сам Калигула, Эсперанса резко остановилась, вышла замуж за суперправильного Тома и родила сына, которого назвала Гектором. За какие-то четыре с половиной секунды она превратилась из Линси Лохан в Кэрол Брейди.[6]

Майкл открыл платяной шкаф и прикинул, что бы надеть в модный ночной клуб. Эсперанса сказала: «Оденься так, чтобы тебя заметили». Он остановился на верном и испытанном наряде в стиле Мистер Небрежное Щегольство — джинсы, голубой блейзер, легкие мокасины из дорогой кожи — главным образом потому, что больше ничего соответствующего такому случаю у него не было.

У входа в Центральный парк Майрон схватил такси. Отличительной чертой нью-йоркских таксистов считается то, что все они — иностранцы, с трудом изъясняющиеся по-английски. Может, оно и так, но Майрон по меньшей мере пять лет не разговаривал ни с кем из них. Несмотря на принятые в последнее время законы, у любого нью-йоркского таксиста торчали наушники от сотового, по которому он спокойно разговаривал с собеседником на родном языке. Даже оставляя в стороне вопросы поведения за рулем, Майрон никак не мог взять в толк, как эти люди находят тех, кто готов целыми днями болтать с ними по телефону. В этом смысле их, пожалуй, вполне можно назвать счастливчиками.

Майрон рассчитывал увидеть длинную очередь, бархатную ленту ограждения — словом, хоть что-нибудь, — но когда они подъехали к нужному дому на Семнадцатой, никакой вывески, свидетельствующей о том, что здесь расположен ночной клуб, не обнаружилось. Только потом он сообразил, что слово «три» означает третий этаж, а «Даунинг» — название чего-то похожего на вышку перед ним. Наверняка кто-то очень веселился, изобретая это название.[7]

Лифт остановился на третьем этаже. Как только раздвинулись двери, Майрон мгновенно почувствовал, что в груди глухо отозвались звуки музыки. Сразу у лифта начиналась длинная очередь жаждущих попасть внутрь. Считается, что люди ходят в клубы вроде этого, чтобы хорошо провести время, но на самом деле многие целый вечер или даже ночь так дальше очереди не продвигаются, а очередь служит напоминанием о том, что они еще недостаточно крутые, чтобы сидеть за одним столиком со знаменитостями. Мимо них, не удостаивая и взглядом, проходили всякие важные персоны, и от этого им еще больше хотелось оказаться в зале. Вот тут, конечно, имелась бархатная лента, указывая тем, кто стоит по ту сторону, на их приниженное положение. Тут же стояли трое охранников — качки с бритыми головами и привычно грозными взглядами.