Читать книгу "Титановая гильотина - Сергей Соболев"

— Аня, ты меня разыгрываешь? Или ты и вправду ничего не знаешь?

Зеленская, обескураженная донельзя, продолжая держать трубку у уха, прошлепала босиком к окну и, раздвинув тяжелые плотные шторы, посмотрела с высоты седьмого этажа на городской ландшафт.

На улице идет легкий снежок… Прохожие не суетятся, выглядят спокойными… В просвет между двумя крупнопанельными зданиями виден отрезок Путилковского шоссе и проезжающий по нему транспорт… Короче, обычная картина серенького буднего дня.

— Андрей… Я тут выпала на несколько часов из действительности, — направляясь в ванную, сказала молодая женщина. — Отсыпалась… Телефон был отключен… Вот… Так что вообще-то стряслось?

— Думаю, тебе следует включить телевизор, — усмехнулся в трубку Уралов. — Но я, дорогая, звоню совершенно по другому поводу. Случайно вот встретил твоего напарника… я ведь не знал, что вы вернулись в Москву. Короче, есть идея… нужно встретиться. Помнишь тот ресторан, где мы общались в прошлый раз? Сегодня в семь вечера тебя устроит? Или у тебя уже есть какие-то планы на вечер?

— Гм… — Зеленская ненадолго задумалась. — Ну раз такая звезда, как Уралов, сам приглашает девушку в ресторан…

— Вот и отлично! — стал закругляться тот. — Значит, договорились? Да, стрингер Зеленская… Ты все же не забудь включить свой «ящик»!..

Анна приняла душ, затем слегка прибралась, привела себя в порядок, перекусила бутербродами, а также пообщалась по телефону с целой кучей народу, начиная от родителей — мама преподает английский и немецкий в одной из московских школ, отец занимает должность замдиректора крупного военного института — и заканчивая менеджером российской версии канала «Евроньюс», который сообщил ей о наличии свободной вакансии в «русской редакции» и агитировал ее, чтобы она все бросила и отправилась — для начала — на годик поработать во французский Лион.

Самым первым, кстати, буквально сразу же вслед за Ураловым на ее сотовый прозвонил Вован Маркелов.

И с некоторым запозданием Зеленская наконец узнала о случившемся: минувшей ночью Соединенные Штаты начали свою войну против Ирака.

Встреча Зеленской была назначена известным телеведущим в оформленном в русском стиле ресторане «Сударь», что на Кутузовском проспекте. В холле работал телевизор, к которому прикипели, слушая последние новости из Багдада, швейцар и еще трое или четверо каких-то мужичков (среди них, возможно, затесался и человек, обеспечивающий безопасность столь колючей и неудобной для некоторых «бугров» персон, как Андрей Уралов). Но в самом зале, слава богу, телеящик, этот постоянный источник паршивых новостей, отсутствовал, да и людей было раз-два и обчелся.

Уралов был уже на месте. Он занимал отдельный столик в углу зала, сервированный на двоих. При ее появлении мэтр встал. Они деловито обменялись рукопожатием (Анна не выносила культивируемой среди московской тусовки привычки расцеловываться при встрече с каждым встречным-поперечным; по большей части это были неискренние, фальшивые эмоции, а иногда можно было нарваться и на иудины поцелуи). Знакомы они были если и не сто лет, то довольно давно, еще с той поры, когда Зеленская, доучиваясь на последнем курсе журфака МГУ, уже фактически состояла в штате корреспондентского корпуса «четвер той» кнопки, контролируемой столичными властями.

Они уселись за столик. Официант зажег свечи, принял заказ, после чего удалился. Метрах в десяти от них, за другим столиком, лицом ко входу и вполоборота к ним, за чашкой кофе скромно коротал время незнакомый ей мужчина лет тридцати, в котором, впрочем, она без труда вычислила личного телохрана пригласившего ее сюда известного теперь на всю страну человека. Что касается самого Уралова, то он выглядел даже более собранным, более озабоченным, нежели обычно, в остальном же, по крайней мере внешне, за те без малого четыре месяца, что отделяют их от последней по времени встречи, он совершенно не изменился.

— Отвратительно, — серьезно и чуточку печально глядя на нее, сказал Уралов. — Ничего более мерзкого в жизни не видел! Хотя ты знаешь, конечно, что мерзость… всякая пакость… в сущности, это и есть моя работа.

— Что-то не очень похоже на изысканный комплимент, — улыбнувшись краешком губ, которых она лишь чуть коснулась помадой L'oreal, заметила Зеленская. — Неужели, Андрей, я и впрямь выгляжу отвратительно… и даже мерзко?

Уралов, удивленно моргнул раз и другой, затем, улыбнувшись чуть устало, сказал:

— Извини, Аня, я был невнимателен… Ты выглядишь, как всегда, превосходно… Ты же понимаешь, что я имел в виду совсем-совсем другое…

Анна даже и не подумала обижаться на своего более опытного коллегу. Она надела нежно-бирюзовый костюм от Кристиана Диора не для того, чтобы понравиться Уралову, а чтобы понравиться самой себе. Самой себе Анна Зеленская, по крайней мере в данный момент, нравилась. А что? Девушка она не то что крупная, но крепкая: про таких мужики говорят «фигуристая». Рост у нее сто семьдесят, самое то (вроде и не верста коломенская, но и не коротышка-дюймовочка). Задорный носик, ямочки на щеках и совершенно не русская привычка лыбиться во все тридцать два зуба. Смех у нее — если есть повод для смеха — настолько заразителен, что все вокруг тоже начинают ржать как лошади. Некоторые покупаются на эту ее смешливость и потом очень удивляются, что Зеленская в иных ситуациях может не только отбрить какого-нибудь хама острым словцом, но и врезать своим крепким кулачком или тем, что там у нее окажется под рукой… Что еще? Еще в канун отъезда из Москвы, когда стало ясно, что им предстоит турне по странам арабского Востока, где отношение к женщинам европейского типа довольно-таки специфическое, Анна подстригла чуток волосы и перекрасилась в брюнетку (а так волосы у нее каштанового оттенка). Этот окрас, как говорят многие, ей очень к лицу, поэтому она решила, что побудет еще какое-то время брюнеткой. Вдобавок она похудела — без всяких усилий и разных там диет, — сбросив вес до почти идеальных для нее пятидесяти семи килограммов. И если добавить ко всему этому легкий ближневосточный загар, выделяющий ее на фоне бледных, как поганки, московских барышень, то становится ясно, что у самой у нее не было серьезных оснований быть недовольной собственной внешностью.

Официант доставил заказ. Первые минуты, пока они закусывали, Уралов говорил преимущественно о начавшейся в Ираке войне. Сказал, что отказался сегодня от работы в прямом эфире — все отечественные звезды, видные аналитики и комментаторы уже с утра, сменяя друг друга, вернее, меняя этажи и студии в Останкине, работают на вновь открывшемся фронте информационных битв в поте своего лица — и вообще не намерен подключаться к данной теме, потому что не хочет быть «как все», толкаться и тереться на одном клочке телепространства и напрягать голосовые связки, пытаясь переорать других записных говорунов. Он сказал, что ему не нравится сам по себе выбор. Нет, не выбор между войной и миром, поскольку он уже кое-кем сделан вопреки воле большинства. А выбор между Бушем и Саддамом, который сейчас предлагают, навязывая уже готовое решение сделать всех и каждого из живущих или, если угодно, временно проживающих на этой вдруг ставшей тесной и какой-то неуютной общей жилплощади под названием Земля. Два полюса, молот и наковальня, между которыми, пусть ненадолго в этот раз, оказалась человеческая культура и вся цивилизация…