Читать книгу "Список Магницкого, или Дети во сне не умирают - Александр Филатов"

К трем часам Элтон созрел для работы. Он любит «ловить» меня и в четыре, когда я намыливаюсь улизнуть с работы. «Вы куда? Давайте посмотрим такого-то. Очень интересный фашист. Свастики на обеих ладонях!» Мы смотрим интересного фашиста, качка-красавца Лакшина, которого вчера едва скрутили вчетвером. Нет марлевых повязок, а Элтон требует посмотреть туберкулезника. Медсестра бежит. На ходу про Элтона: «Этому педерасту все равно, а у меня – дети!»

Кстати, выколотые свастики на коже уголовников обычно означают не то, что они фашисты. Они справедливо полагают: антифашизм – фундаментальный камень российской идеологии. Они – враги власти. Следовательно, они «любят» то, что отрицают власти. Они – «фашисты».

P. S. Инспектор признался мне: его вина, что Федотова травилась метадоном. Не обыскал ее после выезда на суд.

08.06.09

Окунева не вышла с больничного: продолжает сажать картошку на рублевской даче. Парадокс: нищая среди богатых. Врачу-психиатру дачку бы по другой дороге! Скромнее надо быть… Без О. В. мы не только без бланков эпикризов (исключительно Окунева знает, где в единственном в ПБ компьютере их папка, чтобы распечатать), следовательно, нет выписки, но и без Даршевского. Это третий больной Окуневой, который повесился, пока она сажает, окучивает и поливает. Ну не выдерживают душевнобольные врачебного невнимания.

Даршевский «закружился» еще 01.06. Дико, бессмысленно смеялся, вычурно плясал. То узнавал, то не узнавал людей. Я, призванный заменять при «вечном» отсутствии О. В., назначил Даршевскому сибазон с трифтазином. На второй день терапии Даршевский стал отказываться от лечения, ссылаясь на неприятные побочные действия нейролептиков.

Медсестры поверили и исполнили волю невменяемого (решение СПЭК ин-та им. Сербского). Лишенный и внимания, и лечения Даршевский повесился на полотняной ленте, оторванной от простыни.

Элтон принес мне листы назначений и велел переписать, чтобы убрать сестринские отк. (отказ) и вертикальные черточки, отменяющие мои назначения.

Уходя с работы, я помедлил, чтобы санитары и «старшие» успели стащить в скорую труповозку целлофановый пакет с телом Даршевского.

Писал эпикриз ушедшему вчера на этап Лакшину. Признаков психического заболевания мною у Лакшина обнаружено не было. Лакшин «не дал» Элтону, по свидетельству санитара Дениса. В субботу, когда других врачей не было, а Элтон, как помним, живет в ПБ, он домогался от Лакшина показать половые органы. Тот главврачу отказал. Элтон взбесился: Лакшин должен быть болен. Колоть его! Он обострился! Гордеева, подобно чеховской Душечке, солидаризуется с любой властью. Лечить! Значит, наказывать. Ожидать мучительных побочных действий нейролептиков, чтобы кости выворачивались, слюна текла, чтобы больной (или здоровый) себе места не находил. Вот она, месть неразделенной страсти! Лечим за то, что не дал пососать Элтону.

А наутро Элтон опять нас с Гордеевой позовет к себе кабинет смотреть в очередной раз его любимый балет «Корсар». Мужики в обтягивающих трико скакать будут. «Я обожаю Большой театр!» – «А уж как мы любим, господин начальник!» И мы с Гордеевой мучительно вспоминаем, когда последний раз ходили в Большой. Врем! Имеем подлость подлаживаться под любой бред, прихоть начальника, и, в общем-то, за небольшие деньги.

Несмотря на лесть, меня загрузили работой так, что мама не горюй. Я должен был выписать ворчливо-надоедливого террориста Хучуева (взрывы в подземном торговом комплексе на Манеже, других местах). Хучуев, белотелый 60-летний дед, раздетый догола. Вяло перекатывался по каменному полу. Зэк-санитар «учил» старца дубинкой. Инспектора глядели, смеялись. Сцена разворачивалась около открытой двери кабинета Элтона, где он и Гордеева угощались холодцом. Чтобы попрощаться по окончании рабочего дня с начальством, мне пришлось перешагнуть через извивавшегося Хучуева.

Дома рассказал о своей работе жене. Она в шоке. У них в туркомпании просто воруют, без хамства. Две девочки, которым задерживали зарплату, взяли 100 тыс. из сейфа в офисе торгового центра «Рио» и были таковы. Начальница не стала заявлять в органы. У самой рыльце в пушку! Молчу. А ведь этих проворовавшихся сотрудниц, при грамотно составленной заяве, могли и схватить. Привезли бы в ИВС (изолятор временного содержания), потом – в СИЗО.

Какой-нибудь фельдшер СИЗО-6 (там в Москве баб держат) заподозрил бы у них неадекват из-за надоедливости жалоб на холод, малые и невкусные пайки, редкость бань и прогулок. Покладистый, всегда отзывчивый к пожеланиям УФСИНа, психиатр скорой медицинской помощи влепил бы им суицидальное поведение (возможны варианты), чтобы в ПБ СИЗО-2 уж точно взяли. Немного погодя девушки оказались бы у нас на Кошкином дому.

Тут бы, получив диагноз не впопыхах, как от психиатра скорой, а в положенный пятидесятидневный срок (начальственные требования варьируются), девушки узнали бы и про настоящие наручники, не поделки из секс-шопа, и про «резинку», и про аминазин с галоперидолом от всех расписанных в МКБ психических расстройств – классический коктейль, «Манхэттен» отечественной психиатрии.

Как и где Элтон собирался ласкать Лакшина, мять фашистский застоявшийся член? Что происходит в нашей психушке вечерами, ночами, в выходные и праздники? «Ложусь в два», – признается Элтон. А что до двух делает? Сестры признают, что ночами к нему в кабинет водят больных… Ловлю себя на мысли, что мне тоже уже нравится ощущать власть над больными, распоряжаться их лечением, которое многие из них воспринимают как наказание.

Рассказывал ли я, как поставил какому-то больному параноид? Элтон, делавший тому же больному справку для суда, заглянул ко мне спросить, а есть ли у того бред. Я мягко расшифровал параноид как бред. «Я знаю», – промямлил Элтон. Но ведь и его зам, Гордеева, без улыбки спрашивала меня, не от слова ли «шуба» шубообразная шизофрения?

Обновленная информация о Даршевском. Он не удавился, его задушил больной Джимаев, «чурка», как сказал контролер. «Закружившийся» Даршевский достал прыжками и ужимками тоже шизофреника, Джимаева. Последний обратился к спасительной подушке, «выключив» спавшего Даршевского навсегда. Да, пока О. В. поливает картошку, в ее отделении больные от самоубийств обратились к убийствам.

Не выдержавшая безделья исполнительная медсестра Ольга Петровна тащит меня смотреть больных II-го отделения. Третий этаж чище моего, стерильно до смерти. Зато здесь то убить хотят, то «вскрыться», т. е. резать вены. Назначаю лечение, но посмотреть истории болезни, сделать в них записи не могу. О. В. Окунева взяла истории на дачу! Там «от балды» строчит положенные каждые десять дней дневники. Приятное с полезным. Знала бы она о моих дневниках!

Грузины сидят у нас в более комфортных условиях, чем представители других национальностей. Объяснение просто: смотрящий Бутырки – грузин. Они в двушках, тогда как иные – по десять– пятнадцать и более. На общем корпусе двухъярусные кровати – порядок. В одной из камер на стене туалета (стены туалета не до потолка, потолки в старинном тюремном замке высокие) гигантская стопка серьезных книг: Достоевский, Камю… Бутырка читает. Хотя с книгами проблема, особенно у нас в Кошкином доме. До книг ли, когда не хватает мест? Новеньких кладут на пол. В некоторых камерах на кроватях спят по очереди. Говорят: когда закончится ремонт второго этажа, станет свободнее.