Читать книгу "Скелет в шкафу - Энн Перри"

— Доброе утро, мэм. — Монк поклонился леди Мюидор, затем приветствовал кивком остальных.

Никто из них не ответил. Возможно, они полагали, что в таких обстоятельствах не до мелких любезностей.

— Мне крайне жаль беспокоить вас в этот трагический момент, — с трудом проговорил Монк. Для него было невыносимо произносить слова соболезнования людям, сломленным недавней утратой. Он был незнакомцем, вторгнувшимся в их дом, и любое его высказывание звучало высокопарно и избито. Но и промолчать он не мог. — Приношу вам глубочайшие соболезнования, мэм.

Леди Мюидор слегка наклонила голову в знак того, что слышит его слова, но так ничего и не ответила.

Он и сам уже догадался, кем ей приходятся эти две молодые женщины, поскольку у одной из них были точно такие же роскошные волосы — рыже-золотые, кажущиеся в сумрачной комнате почти огненными. Что же касается жены Киприана, то она была смуглой, кареглазой и черноволосой. Монк повернулся к ней.

— Миссис Мюидор?

— Да? — Она тревожно взглянула на него.

— Окно вашей спальни находится между окном миссис Хэслетт и водосточной трубой, по которой взобрался преступник. Вы слышали этой ночью какой-нибудь непривычный шум? Вас ничто не встревожило?

Она заметно побледнела. Мысль о том, что убийца миновал ее окно, явно не приходила ей до этого в голову. Пальцы миссис Мюидор судорожно сжались на спинке стула Араминты.

— Нет… Ничего. Обычно я не очень хорошо сплю, но в эту ночь уснула крепко. — Она закрыла глаза. — Как страшно!

Араминта даже не дрогнула, не изменила позы — строгая, стройная, в утреннем костюме из легкой ткани. Никто еще не успел облачиться в траур. У нее было тонкое лицо, большие глаза и странно асимметричный рот. Если бы не эта жесткость, ее можно было бы назвать очаровательной.

— Мы ничем не можем помочь вам, инспектор. — Миссис Мюидор произнесла это со всей прямотой, глядя в глаза и не сопроводив свои слова какими-либо извинениями. — Мы видели Октавию вчера вечером, перед тем как она отправилась спать, около одиннадцати часов или чуть раньше. Я встретила ее на лестнице, затем она зашла к матери пожелать доброй ночи и отправилась в свою спальню. Мой муж скажет вам то же самое. Утром нас разбудила горничная Энни, она кричала, что произошло несчастье. Я поспешила к дверям спальни и сразу увидела, что Октавия мертва и помочь мы ей уже не в силах. Тогда я вывела Энни из комнаты и послала ее за миссис Уиллис, это наша экономка. Бедной девочке чуть не сделалось дурно. Затем я нашла отца — он как раз собирал слуг для утренней молитвы — и рассказала ему, что случилось. Он отправил одного из лакеев за полицией. Больше мне сказать нечего.

— Благодарю вас, мэм.

Монк взглянул на леди Мюидор. Те же изящно вылепленные скулы и надбровные дуги; прямой короткий нос, как у сына, но черты более тонкие; губы аскетически поджаты. Стоило ей заговорить, как лицо ее, бесстрастное от горя, поразило Монка живостью былой красоты.

— Мне нечего добавить, инспектор, — тихо сказала она. — Моя комната находится в другом крыле дома, и я ничего не знала о том, что случилось, пока Мэри, моя камеристка, не разбудила меня и сын не рассказал мне о… происшедшем.

— Благодарю вас, миледи. Надеюсь, мне не придется беспокоить вас еще раз.

Монк и не рассчитывал сразу же открыть что-либо существенное и вопросы задавал скорее для проформы, однако пренебречь этой беседой не имел права. Извинившись, он пошел на половину слуг — разыскать Ивэна.

Выяснилось, что Ивэн тоже не мог ничем похвастаться, кроме перечня пропавших драгоценностей, составленного с помощью горничной: два кольца, ожерелье, браслет и, что уж совсем странно, миниатюрная серебряная ваза.

Незадолго до полудня они покинули дом Мюидоров, где уже закрыли ставни и вывесили на двери черный креп. Конюхи разбрасывали по мостовой солому, чтобы приглушить — из уважения к покойной — доносящийся с улицы резкий стук копыт.

— Что теперь? — спросил Ивэн, стоило им ступить на тротуар. — Мальчишка, чистильщик обуви, сказал, что неподалеку, на углу Чандос-стрит, вчера был званый вечер. Кто-нибудь из кучеров или лакеев мог заметить что-либо подозрительное. — Он с надеждой приподнял брови.

— И где-то рядом должен был прохаживаться дежурный констебль, — добавил Монк. — Я найду его, а вы поинтересуйтесь вечеринкой. Угловой дом, говорите?

— Да, сэр. Семья Бентли.

— О результатах доложите в участке.

— Да, сэр. — Ивэн повернулся на каблуках и быстро зашагал прочь куда более грациозной походкой, чем можно было предположить, глядя на его худую угловатую фигуру.

Монк окликнул кеб и отправился в полицейский участок, намереваясь выяснить домашний адрес констебля, патрулировавшего этот район прошлой ночью.

Часом позже он сидел в маленькой холодной гостиной в доме близ Юстон-роуд, прихлебывал из кружки чай и беседовал с заспанным, небритым, слегка встревоженным констеблем. Постепенно сложилось впечатление, что встреча у них не первая и что тревога собеседника вызвана воспоминанием о давнишней выволочке, полученной им от Монка за нерадивость или какую-то оплошность, о чем сам инспектор, естественно, не помнил.

Он всматривался в лицо констебля, безуспешно пытаясь уловить в его чертах хоть что-либо знакомое, и поэтому дважды пропускал мимо ушей, что тот ему говорил.

— Простите, Миллер, как вы сказали? — извинился Монк во второй раз.

Констебль выглядел смущенным, он не мог понять — то ли инспектор был против обыкновения невнимателен, то ли в чем-то сомневался.

— Я говорю, что следовал по западной стороне Куин-Энн-стрит вниз, к Уимпол-стрит, а потом вверх по Харли-стрит каждые двадцать минут в течение всей ночи, сэр. Я абсолютно в этом уверен, потому что никаких происшествий не было, и я ни разу даже не останавливался.

Монк нахмурился.

— То есть вы никого не встретили? Вообще никого?

— Да нет, народу было много, но никого подозрительного, — ответил Миллер. — На углу Чандос-стрит, там, где она поворачивает к Кавендиш-сквер, был званый вечер. Часов до трех повсюду сновали лакеи и кучера, но порядка они не нарушали и уж тем более не стали бы лезть в окно по водосточной трубе. — Он поморщился, будто желая добавить что-то, но передумал.

— И что? — настаивал Монк.

Но больше ничего из Миллера вытянуть не удалось. Вновь у Монка возникло ощущение, что констебль разговаривает не с ним, а совсем с другим человеком. Утратив память, Монк стал почти беспомощен. Полицейские формальности, связи в уголовном мире, весь огромный запас сведений, необходимых сыщику, скрылись под пеленой мрака, окутавшей память. Собственное невежество подстерегало его на каждом шагу, заставляя прилагать нечеловеческие усилия, чтобы скрыть от окружающих свою уязвимость. Но страхи Монка простирались гораздо шире. Кем был он сам все эти долгие годы, с тех пор как юноша по фамилии Монк покинул свой родной Нортумберленд в поисках лучшей жизни и перестал отвечать на письма единственного близкого ему человека — младшей сестры, сохранившей к нему любовь и верность, несмотря на многолетнее молчание? Ее письма он нашел в своей комнате — нежные, теплые, постоянно отсылающие к их прежней жизни, которую он сначала не хотел помнить, а потом — не мог.