Читать книгу "Задание Империи - Олег Измеров"

– Про Лазера не слышал, только про Рентгена. Что-то вроде того?

– Да. Технические тонкости.

– Цветы из оранжереи?

Виктор вспомнил, что он до сих пор держит в руках букет. Впрочем, судя по разговору, букет оказывался к месту, многое объяснял и частично избавлял от расспросов.

– Я не спрашивал. Понравилось, вот и взял.

– Вы хотели произвести впечатление. Лето, цветов сколько угодно, а такие – только в оранжерее. Даже целлофан особенный, ровный.

– Вы правы. Как увидел, сразу понравилось. А по целлофану – лучше спросить у какого-нибудь химика. Целлофан, как конструкционный материал, в тяжелой машиностроительной промышленности не применяется. Вот высокоуглеродистая сталь, хромоникелевая, ванадиевая, алюминиевые сплавы – тут я бы мог больше рассказать…

Странно, думал Виктор. Штабс-ротмистр фактически сам и подсказал ему легенду, и, похоже, вполне удовлетворен ею. А что, случай довольно заурядный. Значит, он, Виктор – степенный человек, в летах, – бросает семью ради любовницы, мчится ради нее в какую-то глушь, остается с носом, да вдобавок и без денег и документов. А теперь стыдится и не решается ни вернуться домой, ни телеграфировать родственникам, и ищет случайных заработков, стараясь остаться инкогнито. Легенда, в общем, ничего, могло быть и хуже. Искать пропавших мужей – это не по профилю жандармерии, с этой точки зрения он штабс-ротмистру малоинтересен, что тот и демонстрирует.

– Курите?

Штабс-ротмистр вытащил серебряный портсигар и раскрыл перед Виктором.

– Нет, спасибо. Я некурящий.

– Это хорошо. Я вот тоже все собираюсь бросить, но – работа нервная, нет-нет да и потянет.

…Хотя, конечно, уж какой-то он слишком безразличный. Ну, например, он, Виктор, мог оказаться неплательщиком алиментов. Или ради любовницы растрату совершил. А он, штабс-ротмистр, этим не интересуется и даже старается пособничать. Он что, по жизни такой радушный или тут у него какой-то свой интерес есть?

«А не собирается ли он меня использовать? Кто я для него? Человек, которому есть что скрывать, у которого проблемы, на которого, значит, есть чем давить. А я, в общем, начинаю уже потихоньку быть ему обязанным. По мелочам, конечно, но знакомству еще часу не прошло… И что же ему надо? Сделать осведомителем? Или филером? Или дать какое другое поручение? Ладно, посмотрим. Может, ему просто после всей этой неприятной казенной работы со жмуриками хочется чувствовать себя благородным странствующим рыцарем…»

Глава 3

«Россия, которую мы потеряли»

Машина перестала плавать по извивам пыльной грунтовой дороги и выехала на то, что во времена Виктора было оживленной бетонной автотрассой в несколько полос, а здесь – аккуратным, но нешироким булыжным шоссе, любовно обсаженным с обеих сторон молодыми липами и березками. Автомобиль перестал прыгать, зато его мелко затрясло. Первым транспортным средством, которое они обогнали, был воз с сеном.

– Как вы думаете, – продолжал разговор штабс-ротмистр, – в этом году дожди сено убрать не помешают?

– Я уповаю на лучшее. Хотя, похоже, небольшая гроза все же пройдет, но, надеюсь, это не затяжные дожди. Вообще, надо развивать и механизировать производство кормов, да и вообще производство зерновых. Труд землепашца облегчать трактора и комбайны, внесение органики надо дополнить производством минеральных удобрений и средств защиты растений.

– После Великого Голода, я смотрю, вы всерьез стали интересоваться не только механикой.

– Так голод не тетка, и опять-таки это механизация.

– Многие сейчас интересуются, многие. Город вспомнил о деревне. Но вот на мой взгляд, механизация даст результат только при одном маленьком условии: дороги. Дороги в каждую деревню, к каждому полю. Иначе на этих разбитых проселках мы будем тратить столько топлива, что дешевле будет купить зерно в Канаде, где им из-за кризиса даже топят паровозы вместо угля. Или даже будем покупать горох в консервных банках откуда-нибудь из Трансильвании.

«А до чего же он прав, хоть и жандарм…»

Вместе с тем развертывающийся по обе стороны дороги пейзаж мало свидетельствовал о том, что в этих краях был упомянутый штабс-ротмистром Великий Голод. Поля были распаханы, на покосах работали конные жнейки, картошка дружно взошла, и периодически им попутно и навстречу помимо возов и телег попадались грузовики и трактора. В поле виднелись столбы линий электропередач, а села, через которые они проезжали, не были отмечены печатью запустения. Ветхих и разваливающихся изб Виктор не заметил, а, напротив, попадались новые и крытые не только тесом и дранкой, но и железом, красной глиняной черепицей или серыми ромбиками террофазерита. Встречались и новые дома, в основном красного кирпича; в паре сел Виктор заметил местные кирпичные заводики, поднимавшие к небу высокую красную трубу.

– Дороги обязательно надо, – заметил он, – вон как местная промышленность тут развивается, глины используют.

– Вы заметили? Да, и десяти лет не прошло – никаких следов бедствия, цветущий край. Мы живем в эпоху экономического чуда. Производство растет как на дрожжах – и крупное, и мелкое. Концерн Опеля купил акции бывшего завода Форда в Нижнем и расширяет дело, Порше купил другой завод Форда – вот этот самый МАЗ, Московский автосборочный, и будет собирать народомобили… Вы же знаете, американцы, пока начали выбираться из Великого Упадка, распродали по дешевке кучу европейских филиалов. Концерн МАН расширяет бывший завод Струве, БМВ начал выпускать мотоциклы, знаете где? На Урале! Этак скоро и Сибирь-матушку распашут и застроят, уже есть проекты просто фантастических электростанций на сибирских реках. Транссиба уже мало, нужна Байкало-Амурская…

«Какая примерно была пятилетка? Третья… Ну да, планов громадье соответствует. Однако же народ, насколько можно заметить, накормлен и не бедствует».

– А все почему? Все благодаря новой экономической политике…

«Хм, нэпу? И у белых нэп? Хотя кто сказал, что у белых будет такой же нэп, как и у красных? Это же словосокращение».

– …И не только экономической. На Западе все это называют «фачизм».

«А это еще куда? Фачизм, фачизм… Может, мачизм, от слова «мачо»? Нет, это каким боком-то? Или от чьего-то имени… Фачизм. А, черт!!! Только не это!!!»

Виктор вдруг вспомнил, что словом «фачизм» в двадцатые в Советской России называли не что иное, как фашизм. Он уже тогда в Италии был. То есть он, Виктор, попал в фашистскую Россию. И от одного сочетания этих двух терминов становилось не по себе. Это даже не прошлая командировка в рейх, тут группы прикрытия и ожидающей у берега подлодки никто не обещал.

– Я заметил, вас несколько смутило слово «фачизм», – сказал Ступин.

«Трындец. Надо как-то выкручиваться…»

– У меня есть такой недостаток – я человек старого образца, а если помните, при императоре Николае слова со всякими «измами» обычно со всякой крамолой ассоциировались. Умом, конечно, понятно, а так как-то привычно, чтобы со словом «Россия» рядом родное, русское слово стояло.