Читать книгу "От первого до последнего слова - Татьяна Устинова"

Долгов умел совершенно обыкновенные слова говорить как-тотак, что даже самые бестолковые собеседники слышали не слова, а тон и именно этомутону беспрекословно подчинялись.

– Не забудьте рентген сделать! Слышите, уважаемый?!

– А?!

Долгов стремительно подошел к машине «Скорой помощи».

– Рентген, говорю, – повторил он, глядя фельдшеру в глаза. –С этой женщиной есть кто-нибудь?

– А?! С какой?!

– С пострадавшей, – выговорил Долгов сквозь зубы. – Одна онабыла в машине или с ней кто-нибудь был?

– Да откуда ж мне!..

– Я еще была, – прозвучал у него за спиной тоненькийголосок. – Меня тоже ударило!

Долгов повернулся.

Девушка, хорошенькая до невозможности, в джинсиках икургузой курточке, стояла у него за плечом и таращила глаза. На щеке у нее былпорез, и джинсы выпачканы чем-то темным. Долгов поначалу решил, что это кровь,а потом понял, что нет, не кровь. Масло, может, или что-то похожее.

Пока он рассматривал ее джинсы, а потом порез на щеке,девушка стояла смирно и только мелко дрожала, а потом, когда он стал щупать ейголову и заглядывать в глаза, неожиданным и странным образом переполошилась.

– Вас как зовут? – спросил Долгов, глядя ей в зрачки.

– А вам зачем?

Долгов развеселился.

– Ну, просто чтобы знать, как вас зовут!

Девушка вдруг попыталась вскинуть голову, которую он крепкодержал обеими руками, и сказала абсолютно светским тоном:

– Послушайте! Ну, может быть, не сейчас?!

– Что не сейчас? – не понял Долгов.

– Ну, знакомиться будем не сейчас?!

– Так чего? – выдвинулся фельдшер, который было уселся напереднее сиденье «Скорой». – Мы едем, что ли?.. Там у меня полна коробочка,трое их!..

Теперь, после воспоминаний об институте усовершенствованияврачей, он признал полное долговское превосходство над собой и почитал егоначальником.

Долгов отпустил девицыну голову, нагнулся и пощупал ееджинсы с той стороны, где было особенно грязно – просто чтобы убедиться, чтоэто не кровь.

– А женщина с травмой головы вам кто?

– Сестра. И перестаньте хватать меня за ноги, этонеприлично, в конце концов!

– Поезжайте с ней, – велел Долгов. – У нее может бытьсерьезная травма, и нужно проследить, чтобы ей сразу же сделали рентген.Сможете?

– А?..

– Сможете поехать и проследить, чтобы ей сразу же сделалирентген?

Девушка посмотрела по сторонам, словно в поисках ответа наэтот чрезвычайно сложный вопрос. Долгов понимал, что она в шоке, но емухотелось, чтобы соображала она чуть побыстрее.

– Как же я поеду? – плачущим голосом спросила девушка. – Амашина?

– Какая машина?

– Моя! Это сестра за рулем была! Она! Я рядом сидела, а онабыла за рулем и разбила мою машину!

Глаза у нее налились слезами, и стало понятно, что сейчасона начнет рыдать. Долгову некогда было с ней возиться.

– Вы должны поехать в больницу с вашей сестрой, – тихо иотчетливо сказал он. – Прямо сейчас. Вы меня поняли?

Не только фельдшер со «Скорой», но и девушка, услыхав еготон, моментально внутренне признала его превосходство над собой, пересталавсхлипывать и покорно полезла в машину.

– Хорошо, – сказал Долгов и крикнул фельдшеру: – Поезжайте сбогом!

– Доктор, доктор, – забормотали рядом, – у меня кровь неостанавливается! Что делать, доктор? Ведь… того… истеку, ей-богу, истеку! Отпотери крови, говорят, Пушкин умер!

Долгов оглянулся посмотреть, кто это такой образованный изнает, от чего умер Пушкин. В этот момент телефон, который словно знал, чтораньше звонить никак нельзя, затрещал у него в кармане. Долгов полез замобильником, одновременно краем глаза изучая смирного перепуганного дядьку,который держался рукой за грудь. Вся полотняная курточка спереди у него была вкрови, и пальцы, которыми он прижимал курточку, тоже были очень красными.

– Дима, – позвала в телефоне Алиса. На заднем плане, за ееголосом, слышался приглушенный мирный, вкусный ресторанный шум. – Ты где? Ятебя жду.

– На МКАДе.

– Ты еще так далеко?! – ужаснулась Алиса. – А я уже вресторане. Михаил Ефимович только что подъехал. Он еще не зашел, но мне в окновидно его машину!

– Очень хорошо, что видно машину, – проскрежетал Долгов. – Язадержусь, а ты его займи чем-нибудь?

– Чем мне его занять?! Он же хотел с тобой увидеться, а несо мной!

– Он увидится, но попозже.

Тут ее натренированное ухо уловило наконец, что что-тонеладно.

– Дим, что происходит? С тобой все в порядке?

– Со мной все в порядке, – уверил ее Долгов. – Я сейчас немогу разговаривать, после перезвоню.

И сунул телефон в карман.

– Давайте посмотрим, что там у вас, – сказал он смирномудядечке и аккуратно, но властно оторвал от груди его руку. Рука была липкой открови, дяденька следил за ним испуганными глазами.

– Да ничего особенного нету, доктор, но того… кровит сильно.

– Давайте посмотрим, – повторил Долгов. – Чем вас ударило?

– Да я и не видал, чем там меня… Как будто в стенку сразгону… тридцать лет за рулем и никогда…

Долгов развел в стороны полотняные полы его курточки изадрал на тощем животе темную от крови майку.

Ничего особенного под майкой не обнаружилось, толькоглубокий порез, на самом деле глубокий, с краями.

– Что ж вы раньше не сказали? – тихо спросил Долгов. Напервый взгляд ничего страшного, но в ране вполне могли остаться осколки стекла.

– Так… когда же раньше, доктор? Вы же того… заняты были.Пострадавших много, а у меня просто порез.

Долгов быстро взглянул ему в лицо.

– Нужно рентген сделать, а по большому счету хорошо быультразвук. И швы наложить!

– А так-то не заживет, доктор? – улыбаясь бравой насильнойулыбкой, спросил дядечка. – Чего там, швы, рентген!.. На мне все как на собакезаживает, вот ей-богу! Я в авиации служил.

– Это хорошо, – похвалил его Долгов. – Авиация – этопрекрасно. Рентген, а потом швы. Обязательно!

Дядька совсем затосковал и стал отводить глаза.

– Да и «Скорая» уж уехала, – забормотал он. – И машину яздесь не оставлю!.. Как я потом ее отсюда забирать-то буду! Еще на стоянкууволокут, плати за нее, потом и не найдешь! А если она здесь будет стоять, такее всю раскурочат к Аллаху!.. А перевязочку мне нельзя, доктор? – вдруг спросилон с надеждой. – Перевязать, да и дело с концом! Подумаешь, порезался! Лишь быкровью не истечь, как этот самый Пушкин!