Читать книгу "Вызов - Андрей Валентинов"

– Они передавали такие же данные красным! – понял Келюс. – Но зачем?

– Нас исследовали, – бледно улыбнулся Тургул. – Посылали запросы о состоянии экономики, финансов, о транспорте, еще о чем-то… О войне не спрашивали – тут и так все ясно. Мы отвечали – что оставалось делать? Ну, красных тоже, так сказать, рентгенировали. А Михаил Модестович, как я понял из ваших слов, все это раскрыл.

– Михаил говорил, что он просто курьер!

– Разумеется, – генерал закурил очередную папиросу. – А что же, по-вашему, он должен был сказать? Я, отважный разведчик, полковник Корф, первым проник в злодейские замыслы жидо-большевистской банды и понял, что господина главнокомандующего, равно как и все Особое Совещание, водят за нос, причем не первый месяц? И что помогать нам никто и не думал – просто ставят эксперимент на нас и красных одновременно! На предмет приемлемости капитализма среди наших родных осин… Или на иной предмет, столь же актуальный в вашу, как вы ее называете, перестроечную эпоху. Не знаю, какое дали Михаилу задание в этом «транспортном управлении», но он все сие понял. Второй Канал обслуживает не только Харьков, где сейчас, то есть в августе 19-го, мы, но и Столицу, где нынче красные. Что Корф должен был сделать? Или прорваться обратно и сообщить – но это, как я понял, было почти невозможно. Или просто уничтожить скантр и обрубить Канал. Я бы на его месте так и сделал… Об остальном думайте сами.

– Думаю, бином, – Келюс действительно задумался. – Ладно, господин генерал, спорить не буду. Все равно теперь спрашивать уже некого. Но ведь сейчас у вас, как я понял, есть свой собственный Канал, и вы можете устанавливать любые нужные вам связи…

– В общем-то, любые. Золотой запас России пока еще у Адмирала. Тайн военных открывать не буду, но вы, наверное, и так кое-что поняли. Видите ваши современники подкинули нам неплохую идею. А главное – указали на Тернема. В двадцать восемь лет его мозги работают не хуже, чем в сто, смею вас уверить. Ну а теперь, сударь вы мой, беретесь ли вы по-прежнему утверждать, что наша война кончится в ноябре 20-го?

– Межвременные войны, бином, – пробурчал Николай, которому эта идея чрезвычайно не понравилась. – Интертемпоральные…

– Звучит страшно… Однако вернемся к моему менторству. Все, что вы тут вытворяете, – в том числе ваши, с позволения сказать, корниловцы – это ваше внутреннее дело; держава может переименовать, запретить или снова разрешить большевиков – вольному воля. Но скантр – это же ваше оружие! Неужели не понятно? Если правительство – любое, но ваше правительство потеряет его, вы понимаете, что будет?

Келюс не ответил. Вопрос, заданный достаточно самоуверенным и весьма осведомленным генералом, свободно рассуждавшим о значении скантров в обороне державы, заставил вспомнить растерянного и затравленного Корфа, не имевшего представления, какая в этой державе валюта. Да, похоже, за последние недели в Добровольческой армии что-то действительно начало меняться… Впрочем, это были проблемы генерала Тургула. А вот скантры дело домашнее. Лунин отчасти догадывался, что можно делать с изобретением бессмертного Тернема. Знал он и другое – то, что рассказал Корфу капитан госбезопасности. Скантры были не только оружием. Они были тем, что куда страшнее, – орудием постороннего воздействия на эту самую, так часто поминаемую генералом, державу. Воздействия действительно чужого. Настолько, что даже Нарак-цэмпо и Шинджа на этом фоне могли показаться прямо-таки земляками. В памяти всплыло слово, оброненное стариком в черной мантии, – Око Силы. На мгновение Николай почему-то похолодел, и перед глазами встала странная карта из серой папки.

– Извините, ради Бога, господин Лунин, – прервал его рассуждения Тургул. Я, кажется, поступил крайне недостойно, затеяв этот неуместный диспут. Да, явно неуместный и, судя по всему, окончательно испортивший вам настроение. А нынче и без того черный день. Я очень сожалею…

– Да ладно… Я понимаю…

Впрочем, что именно он понимает, Николай говорить не стал.

– А с Плотниковым вы меня познакомьте, – мягко и ненавязчиво напомнил генерал, – все-таки, как вы понимаете, потомок…

Келюс без всякой охоты кивнул, но тут их внимание было отвлечено довольно неожиданным образом. Голоса, доносившиеся из глубины квартиры, где поручик Ухтомский и Фрол беседовали о чем-то странном, стихли, и в наступившей тишине чей-то – Келюс даже не узнал сразу чей – голос запел, а точнее, стал читать нараспев что-то совершенно непонятное: Схом-бахсати эн Ранхай-у Дхэн-ар мгхута-мэ Мосхота Ю-лар-нирх мосх ур-аламэ Ю-тхигэт Ранхай-о санх-го.

– Однако, – пробормотал Келюс, невольно копируя интонацию покойного барона, – он что это, бином, на суахили?

Келюс и Тургул, выйдя из кухни, направились на голос. Фрол и Виктор Ухтомский расположились в библиотеке, обложившись десятком томов Брокгауза и Эфрона и еще не менее чем дюжиной книг разного размера и возраста, как раскрытых, так и закрытых. Впрочем, в данный момент книги их не интересовали. Поручик замер, утонув в глубоком кресле, а Фрол, сидя на диване и закрыв глаза, медленно произносил, строчку за строчкой, что-то совершенно непонятное, может быть действительно на суахили. Услыхав шаги, он немедленно умолк, открыл глаза и немного виновато огляделся.

– Извини, воин Фроат, – Келюс оглядел комнату и покачал головой, – ты, я вижу, бином, рецитировал…

– Не, мы не ругались, – опроверг его предположение Фрол. – Это я стихи читал.

– А-а, – сообразил наконец Келюс. – Чьи – Сулеймана Дхарского?

– Народные, – пояснил Фроат. – Это «Ранхай-гэгхэн цорху». В общем, елы, «Сказка о Ранхае».

– Песнь, Фрол, – подсказал Ухтомский. – Или эпос.

– Да, наверное. Тут, в общем, как бы это… Слушай, Виктор, ты все-таки, елы, с образованием, расскажи сам.

– Обижаете, Фрол, – усмехнулся Виктор. – Это у вас восемь классов школы и техникум, а у меня, извините, семь лет гимназии и три – окопов. Вы уж начинайте, а я потом.

– Ну ладно, – сдался дхар, – ты, Француз, думаешь, чего это я на Виктора сегодня вроде как озлился?

– Ну ясно, бином. За гэбэшника принял.

– Принял, елы. Тут озлишься, в карету его! Барона нашего под какой-то цирк хоронят, проститься, елы, по-человечески и то не дали, а тут нате, мало им! Но, понимаешь, Француз, я Виктора увидел и… как бы это, елы… почуял, что он наш… Ну это, поле наше…

– Дхарское? – сообразил Келюс.

– Ну да. Я-то дхара сразу узнаю. Пусть там и крови, елы, наперсток только…

– Помилуйте, господин Соломатин! – не сдержал недоумения Тургул. Виктор русский князь!

– Я тоже русский, господин-товарищ генерал Тургул. У меня, елы, и в паспорте написано: Соломатин Фрол Афанасьевич. И печать. Но дхара-то я всегда узнаю.

– Ну так что? – не понял Келюс. – Ну если даже дхар-гэбэшник – мало ли?

– Да нельзя нам! – возмутился Фрол. – Нельзя в гэбэшники! При царе, елы, в жандармы не шли, ну а сейчас – в эти самые… Нас ведь все время то сажали, то переселяли. И мы решили: никто в гэбэшники не пойдет. Железный закон, елы. Ну и думаю: вот, елы, повезло. Сейчас меня свой же дхар вязать будет. Вот, в карету его, счастье напоследок…