Читать книгу "Нелюбимые - Дмитрий Болдин"

в одну кабинку, громко смеемся и убиваем по паре дорог каждый. Когда мы возвращаемся в зал, Алиса направляется в бар, а меня перехватывает пьяный Иваньков. Он цепляется за рукав моего пиджака и осыпает благодарностями. Заметив это, Катя сразу же пробирается в нашу сторону. Она подходит и благодарит Иванькова, но тот ее перебивает и продолжает мне рассказывать, как ­когда-то начинал делать бизнес в Питере и никто не верил, что он создаст империю. Я киваю и заверяю Иванькова, что он выстроил очень крутой бизнес и для меня было большой честью организовать сегодняшнее мероприятие, при этом я поглядываю в сторону бара, где Алиса уже пьет коктейль. Как только удается вырваться из рук Иванькова, я подхожу к ней и намекаю, что лучше бы ей попить воды, но она вдруг спрашивает:

— А фотографироваться пойдем?

В этот момент Рома ставит «Лети за мной», и я молча наблюдаю, как Алиса допивает коктейль и подпевает:

Но я вернусь за тобою,

И будешь вместе со мною

Умирать от любви,

Умирать от любви[2].

***

В лифте я придерживаю спящую Алису и поправляю свой пиджак, который накинул на нее, чтобы она не замерзла. Ее голова лежит на моем плече, а я смотрю на дисплей лифта, на котором мелькают номера этажей. На тридцать третьем у Алисы подкашиваются ноги, и я резко подхватываю ее, не давая упасть. На сороковом двери лифта открываются, и мы выходим в длинный коридор, по которому я волочу Алису до деревянной двери с номером 496. Достаю из кармана пиджака ключи, вставляю в замок, толкаю дверь ногой, и мы входим в нашу студию.

Гостиная залита светом рекламной вывески с соседней башни. На диване разбросаны платья Алисы, которые она примеряла, когда собиралась на вечер. На журнальном столике свалены альбомы с работами Питера Линдберга и Давида Лашапеля, между ними стоят свечи и большая стальная пепельница, рядом рассыпано немного травы. На стене висит огромная черно-­белая фотография — работа фотографа Даниила Головкина. На снимке — Алиса в трусах и кожаной короткой косухе. Правую ногу она прижимает к левой, а руки закинула за голову. Ее глаза подведены черной тушью, в губах тлеет сигарета.

Я кладу Алису на кровать, в гардеробной вешаю пиджак и достаю из карманов сигареты с зажигалкой. В ванной умываю лицо, долго чищу зубы и смотрю на отражение в зеркале. Еще раз ополоснув лицо, иду в гостиную, где достаю из холодильника бутылку воды и один «Алка-­Зельтцер». Возвращаюсь к Алисе, долго снимаю с нее тяжелые мартинсы, юбку и топ, оставляя ее в одном нижнем белье. Укрываю одеялом и возвращаюсь в гостиную, где залпом выпиваю бутылку воды и падаю на диван. Включаю плазму и сбавляю громкость до mute. На экране появляется новостной сюжет из трущоб, в которых корреспондент опрашивает местных жителей, в чьих глазах видны отчаяние и волнение, а внизу бегущая строчка сообщает о курсе валют, переходе Роналдо в новый футбольный клуб и о том, что на Москву движется самый сильный циклон за последние сто лет. Когда сюжет из трущоб заканчивается, я выключаю телевизор и захожу в Instagram[3] — просматриваю отметки и делаю репосты. Несколько раз пересматриваю видео Алисы, на котором мы вместе танцуем, но не добавляю его к себе на страницу, а затем долго смотрю в темный угол комнаты.

— Алиса, сколько сейчас времени? — тихо спрашиваю я и вижу, как в углу загорается фиолетовая полоска.

— В Москве сейчас четыре часа и двадцать две минуты, есть еще время поспать, — произносит голос из колонки.

— Что такое циклон? — Я наблюдаю, как по контуру колонки снова пробегает фиолетовая линия.

Алиса обдумывает ответ, а потом объясняет:

— Циклон — это воздушная масса в виде атмосферного вихря с пониженным давлением воздуха в центре. Чаще всего циклоны приносят дожди и ураганы. Поэтому стоит быть аккуратным. Ч­то-то еще, Максим?

— Нет, спасибо.

— Хорошо, тогда я спать.

— Давай.

Я беру в руки телефон и подхожу к окну, замечая, как рядом с Саввинской набережной случается вспышка света, которая через секунду расцветает золотыми огнями салюта. Я захожу в телеграм и вижу, что в сети только один человек. Мне хочется ему написать и даже позвонить, но я не знаю, что он сейчас делает, поэтому просто долго смотрю на зеленый кружок рядом с аватаркой, а затем бросаю телефон на зарядку, раздеваюсь, иду в спальню и ложусь рядом с Алисой.

***

У издательского дома стоит машина отца, рядом курит его водитель. Мы пересекаемся взглядами, но не здороваемся. Бариста кофейни на первом этаже машет мне, а я говорю ему, что скоро зайду. Бегом поднимаюсь по железной лестнице на второй этаж, прислоняю рабочий пропуск к датчику и толкаю стеклянную дверь. Быстрым шагом направляюсь в свой кабинет, где снимаю очки и ищу в столе среди блокнотов и приглашений капли для глаз. Сажусь в кресло, запрокидываю голову и закапываю по паре капель в каждый глаз. Поворачиваюсь в сторону стеклянной стенки — в редакции никого нет, кроме менеджера Юли.

На кирпичных стенах редакции висят первые и самые знаменитые обложки журнала. С них улыбаются голливудские звезды, западные музыканты, известные спортсмены и красивые модели, излучающие успех, радость и секс. На одном из фото бразильская модель Алессандра Амбросио. Она сидит на золотом песке — полностью обнаженная, скрестив ноги и прикрыв коленями грудь. Ее голова чуть запрокинута, а взгляд устремлен в объектив фотографа. Над снимком большими золотыми буквами написано: Gloss Yourself. С другой стороны опенспейса находится стеклянный кабинет главного редактора. Рядом с его дверью ­кто-то оставил черный передвижной рейл с пустыми вешалками. На рабочих местах сотрудников журнала стоят потухшие аймаки и разбросаны личные вещи. По их количеству на столах можно определить, кто остался работать в издании, а кому пришлось покинуть его вместе с крупными рекламодателями. Я вспоминаю, как полтора года назад в редакции всегда было шумно, и все приходили сюда, как в любимый дом, чувствовали себя частью модного и влияющего на массы издания, и все хотели сделать новый номер лучше предыдущего, иногда засиживаясь для этого до глубокой ночи. Когда я выхожу из своего кабинета и прохожу вдоль рядов с выключенными компьютерами, замечаю за одним из столов молодого парня: он читает новостную ленту и молча поворачивается в мою сторону. Я подхожу к полке, на которой выставлены награды журнала за все время его существования. Позади прототипов корпоративного «Оскара» стоит большая рамка с выпуклым стеклом, за которым находится мяч для американского футбола с автографом Тома Брэди. Я долго смотрю на овальный мяч — его швы измазаны то ли землей, то ли грязью, — а потом подхожу к столу арт-директора Ники, на котором замечаю большую книгу, на обложке которой молодая девушка в розовом платье кормит с руки павлинов. «Фредерик Лейтон» — написано на книге. Я беру ее и начинаю пролистывать, внимательно вглядываясь в работы художника, а потом на переплет внезапно падает белая крошка, и когда я поднимаю голову, то замечаю маленькую трещину на потолке, которую раньше никогда не видел.

— Ты чего? — слышу голос Юли. — Макс?

Я перевожу взгляд, откладываю книгу и иду к Юле.

— Трещина ­какая-то, — отвечаю я, присаживаясь рядом, — на потолке. Осыпается побелка, кажется.

Юля смотрит на потолок, но ничего не замечает.

— Отсюда не увидишь, она маленькая. Надо туда подойти, — объясняю я.

— Ну трещина и трещина, не рухнет же потолок из-за нее.

— Не знаю, смотря как пойдет.

— Ты как?

— Да нормально, только голова тяжелая немного, — говорю я, слегка покачиваясь на офисном кресле.

— По тебе видно. Ходишь как неприкаянный, мяч этот разглядываешь, трещины видишь. Отдыхать надо, Макс, — советует Юля, смотря в монитор и заполняя ­какую-то таблицу в Excel. Я беру с ее стола свечку и нюхаю, пытаясь понять, какой у нее запах.

— Где взяла? — спрашиваю я.

— Подарили.

— Кто?

— Да ­кто-то из рекламодателей ­кому-то прислал в подарок,