Читать книгу "Физрук-10: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров"

фигурки. Философ бросается к ним.

— Илга! Игорь! Как вы⁈

— Папа! — откликается девочка. — Здесь так интересно! Мы видели ароморфоз на всех стадиях, представляешь?

— Не представляю, — бурчит тот.

— Прямо у нас на глазах вылупились из коконов новые Жнецы! — подхватывает мальчик-молния. — Жала у них будь здоров! Таким они могут слона, наверное, проткнуть!

— Главное, что их пуля берет, — бормочет официант, украдкой пряча за пазуху обрез.

— Ты это о ком, папа? — строго спрашивает Игорь.

— Не обращай внимания! — отмахивается Михаил.

— Черт! — орет вдруг Философ. — Голубев!

— Что — Голубев? — переспрашивает девушка.

— Где врач⁈

— А в самом деле?.. — бормочет Тельма. — Когда Полоротов застрелили Лаара, Голубева с нами уже не было.

— И никто из нас не обратил на это внимания, — говорит Философ. — Что за чертовщина здесь вообще творится!

— Ну вы даете, товарищи, — качает головой Болотников-младший. — Одного убили, другого потеряли.

— Кто бы говорил… — бурчит Философ. — Сам смылся и никому ничего не сказал.

— Детишек я пошел искать, и нашел, как видишь, — бурчит тот. — Дочку твою, между прочим…

— Все! Пошли отсюда! — говорит Тельма. — Что-то мне не нравится этот гул…

— Это — Рой гудит, — сообщил всезнайка Болотников-младший. — Они голодные и очень злые.

— Какой еще — Рой? — с подозрением уточняет Философ. — Ты имеешь в виду — Мастеров, Пастырей или Жнецов?

— Не совсем. Рой — это результат неудачных мутаций потомства. Мутантные особи не могут стать ни Мастерами, ни Пастырями, ни Жнецами. Это генетический брак. Они только и делают, что летают, жужжат и мерцают крылышками. И так — до самой выбраковки.

— Что такое — выбраковка? — спрашивает девушка.

— Это когда — чик-чик, — ухмыляясь сообщает Михаил.

— Какой ужас!

— А почему они голодные? — уточняет Философ.

— А зачем их кормить?

— Ладно, хватит вам лясы точить, — бурчит официант. — Пошли скорее!

И он, широко и твердо шагая, несмотря на протез, идет вдоль корпуса. Остальные следуют за ним. Вскоре они и впрямь оказываются возле пролома в ограде. К счастью, машина на месте. Тельма заводит движок. Даже внутри салона кажется, что гудение Роя становится сильнее. Философ крутит рукоятку, опуская боковое стекло. Выглядывает наружу. Ему чудится, что еле мерцающее в рассветных лучах облако над заброшенным предприятием, начинает вытягиваться в сторону города.

— Жми, Тельма! — бормочет он.

«Победа» трогается с места. Подпрыгивая на ухабах, она мчится со всей возможной на старой разбитой дороге скоростью. А когда выезжает на шоссе, и вовсе летит на пределе шкалы спидометра. Тем не менее гудение Роя тише не становится. Философ снова высовывается в окошко. И на фоне затянутого тучами неба явственно различает мерцающую полосу, напоминающую Млечный путь. Теперь сомнений у Философа нет — Рой движется к городу. Голодный Рой. Мириады инсектоморфов, не пригодных ни к чему, кроме выбраковки.

— Мне никого не хочется пугать, — говорит Философ, поднимая стекло, — но, кажется, Рой летит к городу.

— Этого не может быть! — уверенно произносит мальчик-молния. — Они не могут покидать Гнездовье! Жнецы подавляют их своим мощным биополем… Если только…

— Что — только? — настораживается Философ.

— Если только все Жнецы живы…

Философ резко оборачивается к Болотникову-старшему, который сидит с детьми на заднем сиденье.

— Сколько? — спрашивает он.

— Ты о чем? — удивляется тот.

— Сколько ты пристрелил?

— Они бы вас, с Тельмой, сожрали! — оправдывается Михаил.

— Так сколько⁈

— Пять или шесть… Не считал.

— Папа, дядя Граф, вы о чем? — беспокоится пацаненок.

— А эти, для выбраковки предназначенные, они чем питаются? — вместо ответа, спрашивает у него Философ.

— Обычно — ничем. Они не доживают до кормления.

— А если бы — дожили?

— Им все равно, что жрать — любая органика. Мозга нет, зато есть — желудок и жвалы, которые могут разгрызть даже древесину. Кроме того, они выделяют фермент, который размягчает твердые структуры.

— Ясно… — кивает Философ. — Тельма, высади нас с Михаилом на окраине города, а сама — в объезд, к себе вези ребят.

— Поняла, — отвечает девушка. — Я вас у поста ГАИ высажу. Попроси ребят связать тебя с УКГБ, а когда ответит дежурный, скажи ему: «Сообщение для полковника Парвуса. Код ноль три один. Передала Ильвес».

— Сообщение для полковника Парвуса. Код ноль три один. Передала Ильвес, — повторяет Философ.

— Верно.

Тельма притормаживает у поста ГАИ. Философ и официант выбираются из салона и «Победа» снова срывается с места.

— В чем дело, граждане? — спрашивает постовой, мазнув рукой в белой краге по лакированному козырьку каски.

— Смотри, сержант, — говорит Философ, показывая в небо. — Видишь это светящуюся полосу?

— Ну, вижу, — откликается тот.

— Гул слышишь?

— Слышу!.. Вы что — выпимши, гражданин?

— На город надвигается смерть, сержант! Срочно свяжи меня с дежурным о УКГБ! Заодно и своему дежурному по городу передай. Пусть личный состав по тревоге поднимает.

— За такие шутки я имею полное право задержать вас вплоть до выяснения…

— Вася, верь ему, — вмешивается Болотников-старший. — Он знает, что говорит.

— Как скажете, дядя Миша! — ворчит тот и кричит напарнику, который выглядывает из будки. — Рашидов, щас мужик к тебе поднимется, набери ему дежурного по КГБ. И в нашу дежурку звякни!

— Спасибо, сержант! — говорит Философ.

— Паси, да пораньше пригоняй… — бурчит тот. — А если мне за это по шапке дадут?

— Если эти твари город накроют, шапку носить не на чем будет, — бурчит Философ и по ступенькам сбегает наверх.

Гаишник протягивает ему трубку.

— Дежурный по Управлению Комитета Государственной Безопасности, — слышит Философ в трубке, и повторяет слово в слово, сказанное Тельмой.

Не успевает он вернуть трубку Рашидову, как внизу раздается крик, несколько очередей и одиночных выстрелов.

— Билять, — цедит гаишник и выдергивает из кобуры штатный «Макаров».

Оттолкнув гражданского, милиционер кидается к двери будки, как вдруг ее проем перегораживает образина, ничего общего не имеющая с тем интеллигентным инсектоморфом, с которым Философу до сих приходилось иметь дело. Громадная голова снабжена чудовищного вида жвалами, которые раздвигаются и вдруг выпускают