Читать книгу "Зачарованное озеро - Александр Александрович Бушков"

ну да юбчонки этому с ранних лет учены. А вот ты, сынуля, был малость встрепанный и словно бы недовольный. Мы, мужики, никогда не умеем так искусненько чувства прятать... Вольничали, а? Да ладно, и так все ясно, чего там. Ладно, говорится же, что сын не дочка, в подоле не принесет... Так что скоро свидишься со своей зазнобой, и будет у вас аж два денька. А насчет осторожности в этих делах, чтобы не вышло тяжеленья, я тебе совсем недавно растолковывал, когда стало ясно, что ты уже кой к чему годный... Или не рад? Девчонка симпотная, хоть, чует мое сердце, егоза еще та — ну так у незамужних это даже и достоинство... Тебе к ней, ежели рассудить, не свататься. И парень смолоду погулять должен. Но только смотри, — поторопился он добавить. — Скажу тебе как большому: я в молодые годы изрядно

погулял, а потом нашел такую, что двадцать годов от нее гулять не тянет... — Он снова посмотрел на кухонную дверь, на сей раз с некоторой мечтательностью. — Веришь?

— Верю, папаня, — ответил Тарик.

Искренне это сказал, вспомнив то, что наблюдал ночью, — никак не похоже, чтобы Дастер и Делла друг другу прискучили, счастливчики...

— Так что готовься вскорости в дорогу, — сказал папаня. — Рад?

— Еще как, — сказал Тарик.

Вот на сей раз он откровенно кривил душой — белый свет сошелся на Тами, и он поймал себя на том, что начисто забыл даже имечко этой егозы из Кудрявой Межи. Однако папаня, похоже, ничего не заметил, сказал удовлетворенно:

— Вот и готовься к дороге. Подарочек ей какой-нибудь прихвати, что-нибудь такое городское, чего в деревне нет. Поел? Ступай в огород, тебе сегодня две бочки накрутить. Я-то думал, гроза будет с ливнем, сами наполнятся, а обернулось иначе — посверкали молниями тучи и уползли. Ну, бывает и так... Ступай.

— А больше сегодня ничего не надо по дому, папаня? — спросил Тарик уже от двери.

— Ничегошеньки. Так что можешь до темноты шлындать. — Он лукаво подмигнул: — А то и по темноте. Мать говорила, ты на новую, на гаральяночку, глаз положил?

— Да ну, так уж и положил... — сказал Тарик. — Еще незнамо, будет ли она со мной дружить или прислонится к другому... Ничего еще не решено...

— Ну, авось ты и в этом везучий, в меня... — Отец снова подмигнул, но продолжал серьезно: — Только посматривай. Девчонку я не видел, а дядю ее видел: когда шел в лавку, он как раз со двора выезжал верхом. Мужик, сразу видно, хваткий и решительный, как все гаральянские егеря. Навидался я их. Это наш, уличный, в случае чего тебе просто по шее накостыляет, а гаральянец очень даже свободно может и уши отрезать или еще что-нибудь... Горячий народ,

по своим ухваткам живет, а они не всегда с нашими и совпадают, посуровее будут... Учти.

— Непременно учту, — пообещал Тарик, и в самом деле склонный отнестись к предостережениям папани серьезно: кому неизвестно, что гаральянцы — народ вспыльчивый и своеобразный, со своими ухватками. Однако искренности ради нужно сказать, что он, если у Байли кончится впустую, отступать не собирался. Дело не только в том, что Тами красивущая: приятно возбуждало ощущение неясной опасности — ничего похожего на прежнее, тут совсем другое — ухаживать за девчонкой, чей дядя может запросто гоняться за тобой с кинжалом за что-нибудь совершенно безобидное по городским меркам. Очень может быть, что книжки не врут, когда пишут, что ценнее и приманчивее всего та девушка, из-за которой нос к носу приходится сталкиваться со всевозможными опасностями...

В огород он пошел босиком, как всегда, а там и рубаху скинул, повесил на калитку — жарковато было, а впереди — колодец и два раза по сорок ведер, упаришься. Небо чистое, безоблачное, и, как всегда бывает утром, все цвета особенно чистые и яркие, словно мир только что сотворен Создателем и еще не успел переполниться людскими грехами, даже чуточку потускнеть. И тишина вокруг несказанная, покойная. Такое вот летнее утро — смело можно сказать, самое любимое Тариком время года. Яркие цвета, покой, безмятежность разлита вокруг...

Вот только о покое и безмятежности пока что придется забыть напрочь — после того, что случилось этой ночью... Дом бабки Тамаж казался пустым и безжизненным. Если бы старуха не появилась утром по ту сторону забора, Тарик поручился бы, что там давно никто не живет. Отсюда видно: за несколько дней огород пришел в совершеннейший упадок. Зелень не завяла, но ботва морквы поникла, а широкие листья земляных яблок2 самую чуточку свернулись по краям — сразу видно, их не поливали и не намерены заниматься этим впредь, иначе давно либо сама бабка, либо ее загадочная служанка (а есть ли она вообще?) давно захлопотали бы у колодца. Орешник

зеленеет как ни в чем не бывало — он поливки не требует, — но об этих орехах, теперь ясно, следует забыть. Вряд ли тебя станет потчевать орехами старуха, которой ты отрубил ухо...

Вздохнув, Тарик зашел в огород и, как всегда, задержался у калитки, не без приятности разглядывая свои владения. С тех пор как старший брат ушел в солдаты, заботы об огороде лежали исключительно на нем (Нури далеко не во всем помогала). Так что он, как любой мальчишка Зеленой Околицы, прекрасно понимал ту гордость, с которой землероб обозревает свое хорошо возделанное поле...

Справа налево, громко топая, прокатился немаленький колючий комок — ежик Иголыч, ночное создание, возвращался домой после ночных трудов в огороде. На Тарика он, как обычно, не обратил ни малейшего внимания: независим был. Проворно скрылся в немаленькой норке, черневшей меж корнями трухлявого пня — дерево это срубили, когда засохло, еще до рождения Тарика, а теперь там устроился Иголыч. Пришел из дальнего леса шесть лет назад и, как быстро выяснилось, обосновался на постоянное жительство, отчего выходила одна польза: ночью он ловил жуков и гусениц, от которых огороду один вред, зеленых ящерок-плодожорок и даже оплошавших мышей — за что ему каждое утро ставили к норе плошечку с молоком. Многие Тарику завидовали: ежик — создание независимое и вольное, если сам не придет и не поселится, взаперти его держать бессмысленно, это не