Читать книгу "Костоправ. Книга 1 - Максим Небокрад"

и, взмыв вверх, прорвала барьер, который отделял мир живых от мира мёртвых. Краем глаза он видел, как пролетали мимо другие души, но приковал всё своё внимание лишь к одному одинокому огоньку, устремившемуся за предел. Вульн даже не пытался удержать душу: слабое тело новорождённого не могло выдержать соперничество Мрака и магии.

Душа разорвала последнюю нить, связывающую её с оболочкой, и Вульн ощутил лёгкую волну от лопнувшего магического ядра — теперь младенец точно был мёртв.

— Он не дышит! — срывающимся голосом закричал Лэвалт. — Мой сын!

Вуль был готов к такому исходу, но чувствовал бессильную досаду. Его взгляд коснулся огромного потока из тысячи душ. Они летели вниз — туда, где их ждала новая жизнь.

«А что если притянуть одну из них?» — пришла ему безумная мысль.

Магии в теле младенца больше нет, а на восстановление ядра уйдут долгие месяцы. Если найти молодую душу… Если ребёнок достаточно окрепнет… Вдруг?..

Однако такое было запрещено даже на его родине. Мог ли он позволить себе подобную наглость? Что сказал бы его мастер?

«Они всё равно должны родиться в этом мире, — начал убеждать себя Вульн, не отрывая глаз от потока. — Разве они не предпочли бы родиться в семье благородного?»

— Мой… мой сын… мёртв? — тихо спросил Лэвалт.

— Нет.

Не тратя время на раздумья, Вульн выцепил путами блеклую, молодую душу, которая ещё сохранила облик из прежней жизни — когда-то это был мужчина.

Душа, как и ожидалось, начала бунтовать, но всё же легко поддалась чарам. Вульн торопливо и в то же время бережно притянул её к себе, а затем направил в опустевшее тело младенца. Душа прикоснулась к хрупкому сосуду, раскидывая свои нити, словно щупальца.

Несколько томительных секунд ничего не происходило, но затем младенец вдруг вздрогнул всем тельцем и, судорожно вздохнув, громко заплакал. Вульн посмел потянуть его веко вверх и присмотрелся: тьма в глазах мальчика исчезла.

— Господин Вульн?

— Дитя будет жить.

Лэвалт подошёл ближе и, затаив дыхание, заботливо поднял сына на руки:

— Во имя славного Рондара и великой Ондоры… Вы чудотворец, господин Вульн.

— Скажу откровенно, господин Лэвалт: я не знаю, что ждёт вашего сына. Он одарён не только магией, но и силой, доставшейся людям от древних.

Лэвалт поднял взгляд:

— Мрак… Это из-за родства с вотрийцами.

— Я сделал всё, что в моих силах. Остальное зависит от него.

— Он справится, — твёрдо кивнул Лэвалт.

— Возможно, стоит отправиться в Вотрийтан. Там…

— Вотрийцы не станут слушать меня, господин Вульн. Поверьте, меня даже не подпустят к границам.

— Вы ведь соседи. За эти годы ничего так и не изменилось?

— Они не примут представителя нашего Дома.

Вульн взглянул на утихшего мальчика и признался:

— Тогда я не знаю, что делать с Мраком.

— А магия?

— Кроха, но всё же она была. Если он… Когда он окрепнет, стоит отдать его на обучение.

— Куда?

— В магическую академию. Возможно, там он научится контролировать и Мрак.

Лэвалт посмотрел на сына и рассеянно кивнул.

— Я задержусь в Навире до конца лета, господин Лэвалт. Хочу проследить за вашим сыном лично.

— Мой дом — ваш дом, господин Вульн! Я прикажу слугам позаботиться о вас.

— Благодарю за гостеприимство. Полагаю, вам стоит покормить сына.

— Отнесу к кормилице, — кивнул Лэвалт и приложил руку к сердцу: — Я обязан вам до конца своих дней.

Вульн заставил себя улыбнуться. Он ощущал как облегчение, так и тяжесть ответственности за совершённый выбор. Правильно ли он поступил? В любом случае, прошлую жизнь ребёнок уже не вспомнит, а в этой вырастет в богатстве и заботе.

— Время покажет, — тихо прошептал он вслед удаляющемуся Лэвалту, находя утешение в мысли, что время — непредвзятый судья всех наших поступков.

Глава 3

Способность мыслить возвращалась постепенно. Я чувствовал себя потерянным, словно лодка без паруса в открытом море. Воспоминания о прошлой жизни накатывали волнами, отчего временами я замирал на месте, пока кто-нибудь не приводил меня в чувство. Порой моя голова начинала жутко болеть, и я засыпал беспробудным сном.

Лишь к пяти годам мозаика прошлого собралась воедино. С тех пор я начал видеть мир иначе — по-взрослому. Странно, но я помнил и самые ранние годы новой жизни: прикосновения матери, вкус её молока и мягкие поцелуи, грубый отцовский голос и его громогласный смех, разговоры и жалобы слуг, которых не смущало моё присутствие.

Тот факт, что у меня были другие родители, сначала принимался непросто — то и дело я вспоминал первую маму, невольно сравнивая её с теперешней. В этой жизни я не был обделён ни комфортом, ни любовью, ни искренней родительской заботой.

День за днём я думал над тем, не сошёл ли с ума, не попал ли в вечный сон, но из раза в раз доказывал себе обратное: новый мир, планета Антумн, был слишком живым и настоящим. Выходит, религиозные деятели не врали, когда говорили о перерождении. Правда, я так и не понял, почему помнил прежнюю жизнь. Я даже спрашивал об этом других, но вызывал лишь улыбки — подумаешь, ребёнок задаёт какие-то глупые вопросы. Со временем стало ясно, что я был единственным в своём роде.

Путешествие моей души казалось сейчас каким-то далёким и туманным, но я отчётливо помнил, что что-то пошло не так. Насколько я знал, роды были тяжёлыми. Со слов рыцаря Емриса Вонгхара — моего наставника — мама просто-напросто отключилась, как только я появился на свет. Из-за моего болезненного вида отцу пришлось обратиться за помощью к странствующему тёмному эльфу Вульну Фосту. Я запомнил это имя наизусть, хотя слышал всего раз.

К сожалению, Емрис не знал, что тёмный эльф сделал со мной. Зато знал папа, с которым невозможно было поговорить на эту тему. Он всегда странно отнекивался, говоря лишь: «Тебя вылечили».

Вылечили… Хотелось бы понять, от чего. Я ведь, как оказалось, не только уродился магом, но и был наделён Мраком. Мне было интересно, как так получилось, поэтому однажды, едва отметив шестой день рождения, я пришёл с этим вопросом к папе, застав его в кабинете.

— Потому что в тебе есть вотрийская кровь, — ответил он, перебирая пергаменты.

— Правда?

— Талваг расскажет подробности.

— Но мастер Талваг не рассказывает, — совсем по-детски возмутился я. — Мы только пишем и считаем, а