Читать книгу "Слово силы: Боль - Павел Александрович Зверев"

в которой меня этот приступ застал.

Время в замкнутом пространстве, да еще и без окон, летит до омерзения долго. Первые, наверно, минут тридцать, пролежал просто без каких-либо мыслей в голове. Потом стал считать минуты. Дошел до полутора часов и забил на это дело нафиг. После попытался, было, проанализировать своё положение, но слишком уж мало информации. Всё, что могу сказать сейчас, так это то, что я попал. Жизнь после смерти? Как иронично, на самом деле.

Навестили меня часа через четыре. Уже по погасшему знаку на двери понял, что сейчас что-то изменится. И, правда. Спустя несколько минут, как символы перестали светиться, дверь отошла в сторону, а в камеру зашел человек. Молодой парень, если быть точным. Выражение лица такое же высокомерно ублюдское, как у мастера, одежда тоже не из простых. В руках он держал железную миску с выглядывающей из неё краюхой хлеба.

— Везучий, — усмехнулся он, мазанув по мне взглядом. — Жри.

Миска оказалась на полу возле двери и хорошо хоть поставил он её аккуратно, а не просто бросил. Дальше вновь закрытие двери, мерцание знака и я снова один.

Вид миски с едой, от которой еще даже поднимался еле заметный пар, встряхнул желудок похлеще любых других нужд. Издал он такую трель, что я ажно заслушался. И попытавшись, было, подняться, наткнулся на всё ту же слабость. Сука!

Нет, ну вот что ему стоило поднести её ближе⁉ Урод, млять.

Минут через сорок, сидя с миской в руках и прислонившись к стене у двери, с трудом переводил дух. Дышать было тяжеловато, словно легкие совсем отказывались раскрываться. Руки тряслись, а картинка перед глазами то и дело теряла в четкости. Зато жрать! Жрать в моих руках! И мне было совершенно плевать, что неприятная на вид каша даже запашок тухлятины имела. Ничего, мы не из привередливых, сожрем и это.

На вкус, кстати, всё оказалось не так уж плохо. Пресно, вязко, но терпимо. Хлеб слегка жестковат, но есть можно. А уж порция — моё почтение!

Добраться после съеденного назад к кровати я так и не смог. Попытался, конечно, но так и завалился спать на полу, камни которого, кстати, сейчас почему-то не были столь холодными, как до этого.

Следующее пробуждение случилось уже не по моей воле. Болючий пинок по рёбрам и не слабый разряд электричества, что волной пронесся по всем нервным окончаниям. И снова попытка подорваться на ноги, которая так и закончилась там, где началась. Только и смог, что глаза открыть, да повернуться на спину.

— Если через полтора часа не сможешь самостоятельно покинуть камеру, — перед глазами маячил силуэт того же парня, что приносил до этого поесть, — то останешься без еды. А значит, и без сил. Мастер таких не любит.

И, собственно, всё. Парень ушел, оставив меня одного, дверь, при этом, не закрыв.

Пожалуй, именно в этот момент меня посетила эмоция, отличная от боли. Ненависть. О, да. Она разгоралась внутри, словно уголек огнива, нежно лелеемый аккуратными потоками дыхания. Жуткая в своей яркости, через несколько мгновений, она вдруг вспыхнула, заполняя собой всё, и тут же погасла, до равномерного тления, где-то на периферии сознания. Именно она взошла на пьедестал, раскидав все остальные чувства и эмоции. Ненависть к этому ублюдочному Мастеру, к этому миру и ситуации в целом. Ненависть, которая, внезапно успокоила и позволила взять себя в руки.

— Ну, сука, — прокряхтел я, сжимая ладонь в кулак с такой силой, что ногти до крови впились в кожу.

Судорожная попытка встать успехом, естественно, не увенчалась. Но ненависть только придавала сил. Раз за разом цепляясь за угол дверного проема, подтаскивал под себя ноги, и пытался встать. Раз за разом у меня нихера не получалось, но сдаваться было нельзя. И дело даже не в словах зашедшего урода. Ни в каком-то там эфемерном Мастере, а в себе самом. Что-то в голове просто переклинило, так что попытки шли одна за одной, даже тогда, когда сбил несколько ногтей, зацепляясь ими за стену. Разум словно в какой-то транс погрузился, абсолютно не считаясь ни с чем. Не было уже ничего, лишь желание, сродни приказу. Встать! Подняться! И выйти из этой гребаной камеры!

Отпустило меня уже в коридоре. Судорожная работа легких и попытка отдышаться. Стоял я пусть и не твердо, но стоял. Ноги ходили ходуном, то и дело пытаясь подломиться. Дверь служила хорошим держаком, так что падать я пока не собирался.

— А шансы-то есть, — расслышал я смешок со стороны.

Поворачиваясь туда, даже не удивился, когда наткнулся на того самого парня, что пугал меня Мастером.

— Столовая в той стороне, — показал он рукой в сторону. — Обед через двадцать минут. Советую поторопиться.

Отлипнув от стены, этот ублюдок, проходя мимо, толкнул меня плечом, да с такой силы, что не устоял бы и здоровый человек. Меня же снесло, будто пушинку. Спиной впечатался в стену, по которой и сполз, словно кусок мяса.

Сидя у стены, и пытаясь унять бешеную ненависть, прогонял в голове мысли. Их было много, и все они были разными. Старался как-то отвлечься, подумать о чем-нибудь другом, но получалось слабо. Всё крутилось вокруг урода и его слов, о столовой. Что ж, если я хочу набраться сил, чтобы в один прекрасный момент свернуть ему шею, без калорий никуда, да.

Этот логичный вывод отрезвил. И даже мысль об убийстве не испугала. Причем убийстве не эфемерном, не словца ради, а именно что твёрдая решимость это сделать. Поэтому очередная попытка подняться уже не затянулась. Дверь, как держак, упор спиной в стену и поползли! Раз! Еще раз! Да держи ты, гребаная рука! Давай, ну!

Выпрямлялся я с такой гордостью за себя любимого, что даже улыбнулся. Словно подвиг какой великий совершил, не иначе. Теперь вот нужно пройти немного вперед и всё будет хорошо. Да, определенно будет.

Пока выдалась минутка, чтобы перевести дух, осмотрелся. Не шибко широкий коридор, стены и потолок которого точно такие же, как и в камере. Пол вот отличался, представляя собой что-то наподобие, наверно, ламината. И да, еще одной деталью, привлёкшей внимание, были двери.