Читать книгу "Королева праха и боли - Лив Зандер"

class="p1">Я охнула, но оханье это застряло у меня в горле.

Всю свою жизнь я хотела для людей гнили. А теперь, когда сгнить предстояло мне, страх оказался так велик, что я бы не удивилась, подведи меня мой мочевой пузырь – если уже не подвел. Кстати, у меня между ног влаги не было. Не значит ли это, что ребенок все еще у меня в животе?

Енош быстро изгнал разложение Орли, вернув женщину в прежнее состояние. Даже с ее платья в зеленую клетку исчезли темные разводы.

– Молчи.

– Хозяин, ох же ж хозяин. Ты не представляешь, как же ж я волновалась. Ждала, ждала все время, сходя с ума от… – Она резко села, прижала к губам трясущиеся пальцы, а потом потянулась к лицу Еноша. – Ох ты ж поди ж ты ж! Че они с тобой сделали?

– Я устал. Очень устал. Не смей беспокоить меня, пока я отдыхаю, до тех пор, пока у ваших душ остается хоть клочок плоти, за которую можно цепляться.

Расправив плечи, Енош двинулся прочь, а я бросилась за ним – с помоста, по коридору, и прежде чем он свернул к моей комнате, схватила его за руку и дернула. Не в состоянии говорить, я вцепилась в кожу, затыкающую мой рот, умоляя его убрать кляп.

Но невидимая сила разжала мои пальцы. Мне оставалось лишь смотреть, как Енош идет к кровати. К горлу подступали рыдания. Не могу же я оставаться так, на грани истерики, со столькими словами, которые нужно сказать, рисуя себе свою потерю – ребенка, заколотого прямо в утробе. Мне нужно все объяснить, но как?

Нервно переминаясь с ноги на ногу, я оторвала взгляд от Еноша и завертела головой в поисках ножа, клыка, да чего угодно, чем можно вспороть… Вот!

Я оторвала коготь у скелета неведомого мне зверя и поднесла острую кость ко рту. Даже угроза сырой могилы и извивающихся червей меркла по сравнению с невозможностью выплеснуть горе вместе с рыданиями. Что мог Енош сделать со мной такого, что было бы хуже смерти с ребенком в животе?

Ничего.

Один глубокий вдох, чтобы успокоиться, и я проколола толстый лоскут и принялась расширять дыру, давая дорогу стонам и чувствуя медный привкус всякий раз, когда коготь задевал губы.

– Че ты наделала, девка? Я не видела хозяина таким… Ох ты… – Орли застыла в коридоре, зажав ладонями рот и тряся головой, предостерегая меня. – Нет, девка, оставь все как есть.

Вот уж нет, только после того как Енош выслушает меня. Он обвинил меня в предательстве. И хотя я, возможно, не так уж и невиновна, но далеко не так виновата, как он утверждает.

Когда оторвался последний клочок кожи, я отшвырнула коготь, и тот с глухим стуком упал на пол:

– Я понимаю, почему ты на меня сердишься, но у меня были причины для задержки!

Енош резко остановился и после минутного молчания медленно, со скрипом, чуть-чуть повернул голову в мою сторону:

– Причины…

Я сделала к нему шаг на одеревеневших ногах, беспрестанно потирая ладони о бедра, чтобы меньше нервничать:

– После того как ты отослал меня верхом на лошади, я упала. Упала с лошади. А лошадь поскакала дальше без меня. Что мне было делать, Енош? Я была напугана и ранена. Посмотри, видишь порез на моей щеке? Я не знала, что делать, как добраться до Бледного двора. Вот я и пошла в Хемдэйл, но я знала, что там я не в безопасности, поэтому мы с папой двинулись на север.

Он презрительно вздохнул, словно я ему уже наскучила:

– На север…

Эти короткие ответы и его апатия ужаснули меня куда больше, чем ужаснул бы крик, потому что я знала, что нет ничего хуже, когда Енош прячет свои чувства под маской безразличия. И если он повернется сейчас ко мне, кого я увижу?

Страдающего мужчину?

Или надменного бога?

– Папа был… Папа ужасно болен. – Громадный ком страха перекрыл мое горло. – У меня не было лошади. Не было денег. А когда я наконец отправилась за мулом, чтобы поехать на Бледный двор, в деревню явились священники и предложили целое состояние за мою поимку. Люди опознали меня.

– Ни лошади. Ни денег. Больной отец. Преследуемая священниками. Все эти ужасные обстоятельства почти придают твоим словам видимость правды, но, увы… Каким бы бедственным ни казалось твое положение, ты все же обрела в нем чистое счастье. – Он наконец обернулся: его неизменная холодная маска, гладкая и застывшая, как ледник, никуда не делась. – Я чувствовал это, маленькая. Чувствовал легкость в твоей груди, трепет в животе, радость, от которой покалывало нервные окончания под твоей кожей.

Я моргнула в замешательстве:

– Я… не понимаю.

Два его шага – и стены ледяной пустоты, разделяющей нас, не стало. Пространство наполнилось жаром, в котором мне так хотелось раствориться. Жар окутал меня, изгоняя смертельный холод, когда я положила руку на кожаную кирасу Еноша. Голова моя запрокинулась, и я увидела над собой его изуродованное лицо. Ох, а изгиб губ остался все таким же идеальным. Я невольно облизнулась.

Он прикоснулся к моим волосам, осторожно распутывая колтуны, и наклонился ко мне, всем своим видом завораживая меня. Потом пальцем поддел мой подбородок, так что мои губы оказались всего в дюйме от его губ, уже дрожа от предвкушения поцелуя.

Когда-то я сказала себе, что мне плевать на его любовь, но я ошиблась. Прямо сейчас мне было просто необходимо, чтобы он обнял меня, чтобы гладил по голове, убирая волосы с влажных щек, а я бы горько рыдала у него на груди из-за несправедливости всего случившегося, из-за преступлений, жертвами которых мы стали.

Прямо сейчас я нуждалась в его любви.

– М-м-м, как же все запуталось, маленькая моя. Я чувствую, как ты жаждешь моего тепла, моих прикосновений, чтобы моя горячая кожа прижималась к твоей. Но какое это имеет отношение к тому, как сильно я хотел тебя? Разве я не дарил тебе все свое внимание? Все расположение? Всю свою преданность? – Палец его поднялся выше, задирая мой подбородок так, что аж позвонки затрещали. – Кто… этот… Элрик?

Я с трудом сглотнула: в горле пересохло, да и шея моя располагалась сейчас под неестественным углом. Теперь все обрело смысл: выходит, он почувствовал мою радость из-за беременности, а его брат опять копался в моих мыслях. Во рту отдавало горечью. Горечью мучительной боли и неутешного горя.

– Наш ребенок… Если бы это был мальчик. То мое возбуждение, которое ты почувствовал… Это когда я поняла, что