Читать книгу "Африка - Растко Петрович"

тем самым они отказались бы и от части своей личности.

Ещё три пироги с прямоугольными парусами на неподвижном индиговом море. Причаливаем. Порт, как и все порты в мире: с бесчисленными складами, вагонами, дебаркадерами, горами ваты, кофе, дерева, вина и кожи, с доками, металлическими конструкциями для погрузки и разгрузки, судами со всех концов света и толпой негров, одетых совершенно фантастически. Попадаются и замотанные в широкие и длинные накидки, потому что тут много племён, принявших мусульманство и упорно следующих своим традициям. Смешно, что в Африке из двух негров, приемлющих одежду, гораздо ближе к примитивности и оголённости тот, который носит европейские вещи в самых невероятных комбинациях, чем тот, который придерживается своих традиционных бурнусов, использовавшихся раньше лишь по праздникам.

«Дакар – это не Африка!» – повторяет мой приятель, тем самым запрещая мне восторгаться здешними местными жителями, представляющими почти все племена Экваториальной и Западной Африки. Кого тут только нет: высокие и худощавые, стройные, низкорослые, толстые, большеголовые, с маленькими головами на крепких шеях, чёрные, как эбеновое дерево, красные почти всех оттенков вплоть до розового, с кожей от голубоватой до почти лазурной, с татуировками от глубоких надрезов до настоящих рисунков на коже. На некоторых буквально по несколько килограммов гри-гри (талисманов). Гри-гри, которые защищают от змей, ножа, пули, злого глаза, злой мысли, слова; григри на добрую дорогу, хороший улов, удачный удар, и так до бесконечности. Это разные камешки, кусочки кожи, порошки, косточки, палочки; зашитые в красную кожу, подвешенные к ожерельям, к руке, к босой ноге.

Прошу у Вюйе разрешения повосторгаться негритянкой, проходящей мимо нас; она в просторных, широких одеждах голубого и индигового цветов, с наброшенной прозрачной накидкой из того парчового кружевного тюля, который у нас используется для занавесок. Её тонкие чёрные руки, обнажённые до плеч, украшенные пурпурными и голубыми ожерельями, придерживают на голове сосуды из жёлтых, как солнце, громадных тыкв, их называют «калабас». Над волосами, чёрными, с огромной сложной причёской из мелких косичек, украшенных жемчужинами, покоится синий шёлковый платок. На пальцах ног – перстни. Всё на ней новое, и она весело шагает, демонстрируя себя так, будто участвует в каком-то балете. Вюйе разрешает мне восхищаться, правда, если ткань цвета индиго эта женщина ткала сама, а не купила в европейском магазине. На причале школа чёрных акушерок в белом, чёрных медицинских братьев в белом, девушки и молодые люди, они встречают директора школы, который прибыл на нашем судне.

Сходим на берег. Жандармы, чёрные, очень элегантные, гордящиеся своей формой, вежливы и предупредительны. Город европейский, не столь красивый, как Касабланка. Пыль. Отели огромные, тёмные, длинные, с галереями на верхнем этаже, как в Приштине6. Почта огромная. В окне «до востребования» только одна телеграмма. Сотни и сотни негров ждут перед почтовыми окошками. Кто научил их переписываться? Они считают естественным, что белый, стоит ему появиться, будет обслужен до них. Сказать «чёрный» – оскорбление, нужно говорить чернокожий; это меньше указывает на различие в расах. На чёрных досках написаны новости из Европы, полученные по радио. Штреземан7 на Конференции стукнул кулаком по столу. Для чернокожих все новости в основном состоят из таких конкретных деталей.

Рыбный рынок всех самых нежных цветов: и тех, что снуют в пучине на радость молочной дали моря и небесной лазури, в которой белым пожаром бушует солнце, и тех, что взлетают стаями над поверхностью воды и летят, пока их крылья не станут сухими, и тех, что невидимы нашим глазом. Холмы с зарослями бананов; повсюду амулеты. Парк с дорожками, посыпанными ракушками, перламутровыми и румяными. Перед главной кофейней один знакомец с судна обращает моё внимание на негра, который показывает огромного питона. Интересно, что из-за аномалии или случайного атавизма на этой гигантской змее по бокам видны как бы два когтя или же остатки ног. Жарко, даже несмотря на белую одежду и полотняные башмаки. Болит голова. Возвращаюсь на судно немного отдохнуть, чтобы потом снова пройтись.

Иду по улицам негритянского квартала; жилища, как у нас в Палилуле8, одноэтажные, белёные, с глубокими дворами, кишащими чёрными детьми и женщинами. Нет, Дакар – это ещё не Африка, ни в коем случае, тем более для моего приятеля, он знает её дикой, такой, какую обещает и мне. Однако для меня она всё же то, чего я никогда раньше не видел и о чём когда-то мечтал. Вон там, в глубине двора, голая женщина, на ней лишь набедренная повязка, которая помогает ей удерживать на спине ребёнка. Деревянным пестом она толчёт просо в высокой деревянной ступе. Первая голая чернокожая на моём пути. Увидев, что я на них смотрю, она оставляет работу и стремительными движениями, равномерно взмахивая рукой, шлёпает ребёнка, а потом как ни в чём не бывало продолжает работу. Ребёнка нужно уберечь от взгляда, который может причинить ему зло.

На улице чёрные женщины разговаривают друг с другом. Поскольку Дакар – это вавилонская башня, все они одеты и причёсаны по-разному. Женщин-негритянок из португальских колоний называют «португалками», из английских – «креолками», а тех, что из Сенегала, – «волоф» и «церере». Общее у всех них только то, что они безостановочно затачивают себе зубы деревянным прутом. Слишком замысловатые причёски делают их некрасиво головастыми, на их накидках много широких складок с дивными переливами цветов, широкие блузы украшают кружева, и всё это говорит о том, что полюбив в своё время туалеты жён первых губернаторов и комендантов и смешав их со своими праздничными одеяниями, они так с этой любовью и не расстались. А меня тем сильнее волнует встреча с этими женщинами с овечьими глазами и полными губами, что они точно соответствуют гравюрам, которые в детстве попадались мне в старинных путевых заметках или романах, в частности, где рассказывается о том, как негритянка стала кормилицей в семье губернатора, как её в доме все полюбили, и когда наступило Рождество, именно так и приодели. Вообще же все эти женщины страшно болтливы, демонстративны и вспыльчивы. Мой приятель говорит с ними на языке бамбара, это язык суданский, но самые здравомыслящие негры в Западной Африке пользуются им так же, как европейцы французским. Возвращаемся на судно ужинать и продолжать дорогу на юг.

Уголь и после ужина ещё полностью не выгружен. Мы по-прежнему находимся неподалёку от порта, неподвижные в море. Освещённые большими фонарями негры выгружают из барж тёмные камни. Дакар блестит огнями. Суда движутся к причалам как огромные мрачные горы, свет виден лишь на верхушках их мачт, и при проходе они заслоняют своей тёмной массой сияющие звёзды города.