Читать книгу "Тоннель - Яна Михайловна Вагнер"

какой-то барин! Здесь дети, между прочим, они измучены и устали, им давно пора спать!

Старлей попытался отступить, но ее недовольный взгляд пригвоздил его к асфальту так же надежно, как если бы она схватила его руку. Он обреченно замер и увидел на заднем сиденье Пежо тучного мальчика лет одиннадцати, не по возрасту туго спеленутого в детском креслице. Измученным мальчик не выглядел. Повиснув на ремнях, он высунул язык и что-то сосредоточенно рисовал в блокноте, лежавшем у него на коленях. Щеки у него были круглые, совсем как у матери.

— Вы так и будете здесь стоять? — спросила мамаша-Пежо довольно нелогично, поскольку сама же не давала юному лейтенанту уйти.

— Послушайте, — начал Митя; старлея пора было спасать. — Мы как раз собирались пойти посмотреть...

— А что там смотреть, — отрезала мама-Пежо. — Смотреть они собрались. Пусть просто откроют проезд. Вот идите и скажите им, пусть откроют!

И наконец отвела глаза. Старлей тут же рванулся и с облегчением припустил прочь, к выезду из тоннеля. Патриот с подоспевшим Кабриолетом побежали следом.

— Ну зачем вы так, — сказал Митя. — Он-то здесь при чем.

Женщина не слушала его. Она обернулась к сыну, накрыла его ладонь своей и осторожно пыталась вытянуть у него карандаш.

— Ну всё, — сказала она совсем другим голосом, — всё, не надо, отпусти. Пожалуйста, милый.

Мальчик нетерпеливо дернул плечом, сбросил ее руку и продолжил рвать грифелем листы блокнота, слой за слоем. Никакого рисунка на бумаге не было, только черная бессмысленная мазня. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 00:12

Пробираться между рядами оказалось ужасно неудобно: машины стояли слишком тесно, и все время приходилось огибать то распахнутую настежь дверцу, то группу раскисших от жары и праздности водителей. Идея взять с собой старлея тоже себя не оправдала: вместо того чтобы расступаться, люди бросались к нему с расспросами, жалобами и проклятиями, и Мите начинало казаться, что без него они добрались бы гораздо быстрее. Хотя на то, чтобы уложиться в полчаса, в любом случае можно было не рассчитывать.

— Понастроили, сука, — просипел Патриот, — вот на хрена такие тоннели длинные делать?

Воду свою он давно выпил, пустую бутылку швырнул кому-то под колеса. Майка на нем промокла, лицо покраснело и отекло, как будто он только что вывалился из бани.

— Никто не думал, что по ним придется ходить пешком, — мрачно ответил Кабриолет.

После первого километра он тоже изрядно поблек: льняная рубашка прилипла к спине, мягкие мокасины покрылись пылью. Как выглядит он сам, Митя старался даже не представлять. Пить хотелось страшно, в ушах стучало. Чертов тоннель действительно казался теперь бесконечным — длинная тесная кишка, набитая автомобилями, возмущенными людьми и выхлопными газами. А потом ведь еще возвращаться, подумал Митя с тоской, и главное, смысла ведь все равно нет никакого. Ну доберемся мы и увидим, что там чудовищная какая-нибудь авария с трупами, разлитое масло и хлещущий бензин. Или в самом деле очередной свинский кортеж, ради которого перекрыли трассу. От того, что мы выясним, в чем дело, ничего же не изменится и дурацкий мальчишка в форме никак нам не поможет. Нас просто отправят назад, чтоб не мешались под ногами, и мы потащимся гребаных три километра в обратную сторону.

— Ну отлично, — пропыхтел Патриот, вскинув к носу запястье. — Понедельник начался.

— Может, вернемся, а? — предложил Кабриолет и остановился. — Прикиньте, сейчас поедет всё. Нас же в лепешку раскатают, тут даже тротуара нет.

— Не, ну глупо как-то, — сказал старлей неуверенно, — а чего мы скажем-то?

— Да так и скажите — зассали, — сказал Патриот. — Валите, девочки, без вас разберемся. Да, Очки? — и уложил тяжелую мокрую лапу на Митино плечо.

Очками Митю в последний раз называли в школе, лет в двенадцать, и сильнее всего ему хотелось бы скинуть сейчас патриотову ладонь и в самом деле повернуть обратно, но идти оказалось некуда. Даже короткой этой заминки хватило, чтобы харизма полицейской формы сработала в очередной раз и вокруг мгновенно собралась небольшая, но очень напряженная толпа. Смотрели, конечно, на старлея, и смотрели нехорошо.

— Когда поедем? — спросил кто-то.

— Совсем охренели уже! — раздалось откуда-то сзади.

— Сколько можно! — жалобно закричала женщина из переполненного пассажирского автобуса. — Стоим тут, как в скотовозке!

— Я извиняюсь, — говорил какой-то дочерна загорелый дядька в спортивных штанах, пробираясь вперед. — Поезд у нас с Киевского через сорок минут, впритык уже, не опоздать бы. Может, это, можно как-нибудь? А, лейтенант?

— Да не знаю я ничего, — простонал измученный старлей. — Дайте пройти...

Он опустил голову и попробовал просочиться — осторожно, боком, но толпа сомкнулась и загудела, закричали запертые в автобусе пассажиры, а какой-то некрупный старичок даже повис у него на рукаве:

— Нет, постойте! Нет, вы ответьте сначала!.. Я ветеран труда!

Старлей дернулся, рукав затрещал, старичок вцепился покрепче и стал похож на таксу, которая тащит из норы лису. Патриот прищурился и потянулся к нему. Загорелый дядька, резко омрачившись, перехватил его руку.

— Мы полгода дома не были, слышишь? — сказал он уже безо всякого дружелюбия. — Билеты есть, всё есть, уехать бы с вашей Москвы!

Из обшарпанного синего минивэна к нему на помощь выбирались такие же крепкие, сожженные солнцем дядьки, человека четыре или пять.

— А кто тебя звал-то, — зарычал Патриот, — сидел бы в Хацапетовке своей, — и качнулся навстречу.

Они сцепились и замерли, два одинаковых сердитых здоровяка. Зажатые между ними старлей и седенький ветеран труда синхронно, как по команде, обмякли. Кабриолет стоял бледный и почти не дышал. Прекрасно, подумал Митя. Сейчас нас еще и отлупят.

Но драки не случилось. Тонированное стекло стоящего через ряд длинного представительского Мерседеса опустилось, и холодный начальственный голос повелел:

— Немедленно прекратите бардак.

Голос был женский и даже не очень громкий, но властную уверенность, в нем звучавшую, все узнали безошибочно: так говорят чиновницы, школьные завучи, судьи и налоговые инспекторши. Интонация эта возражений не предполагала, а напротив, сулила неминуемое возмездие и потому подействовала в равной степени и на Патриота, и на шестерых его загорелых противников, которые сразу как-то сдулись и поскучнели, а в особенности — на молоденького старлея, который вздрогнул и даже попытался одернуть рубашку прямо вместе с повисшим на ней старичком.

Окно плавно поехало вверх, словно этой короткой репликой инцидент был исчерпан, и Митя успел разглядеть только, что владелица неприятного голоса в машине не одна — за ее спиной в сумрачном салоне Мерседеса мелькнул сухой желтоватый профиль, золотые очки и брезгливый тонкий рот, а потом зеркальное стекло закрылось и всё исчезло. Но через мгновение тяжелая дверца распахнулась, женщина выбралась из машины, с равнодушным неодобрением оглядела разнородную толпу, как школьников, попавшихся с сигаретой в туалете, и, очевидно, сразу потеряла интерес ко всем, кроме лейтенанта.

— Ну и что здесь происходит? — спросила она, обращаясь только к старлею, скрестила руки на груди и ждала ответа, как человек, убежденный, что объяснения последуют незамедлительно.

Несмотря на усталый взрослый голос, она оказалась довольно молодая, лет тридцати пяти, максимум — сорока. Крупная, с короткими светлыми волосами и тяжелым лицом женщины, которая знает, что некрасива, и не собирается этого скрывать. Дорогой брючный костюм — скорее атрибут статуса, чем кокетливый аксессуар, — сидел на ней внатяг.

— Э, — начал