Читать книгу "Вампиры, их сердца и другие мертвые вещи - Марджи Фьюстон"

я не озвучиваю свою мысль.

– Давай вместо этого посмотрим фильм, – предлагает он. – Что-нибудь с более счастливым концом.

Я выключаю интервью и раскладываю перед ним несколько вариантов.

– Что хочешь?

Его губы кривятся, и он смотрит вдаль, как будто размышляет, но это продолжается слишком долго. Возможно, папа больше не может вспомнить названия наших любимых фильмов. Раньше мы спрашивали друг друга, в каком году вышел тот или иной малоизвестный фильм о вампирах, а теперь он не в силах назвать ни одного. В моем горле встает ком от боли. Это должно быть легко, это наша фишка. Но папа устал. Я отталкиваю свою боль – она ничто по сравнению с его.

– Папа?

Он поворачивается ко мне, явно пытаясь вспомнить, о чем мы говорили.

– Выбери сама, малышка.

Я улыбаюсь, и это тоже причиняет боль. Хотелось бы надеяться, что она не отражается на моем лице, но папины глаза остекленели, и я сомневаюсь, что он вообще заметит.

– Смелый шаг, – говорю я. – Ты знаешь, чем это грозит.

Мне хочется рассмешить папу. Ничего не выходит, но один уголок его рта приподнимается, и я довольствуюсь этим. Указываю пальцем на свой выбор: «Другой мир». Невозможно не любить Кейт Бекинсейл, надирающую всем задницы в этом дерзком кожаном плаще. Я пытаюсь сосредоточиться на простых вещах, о которых думала раньше: крутые плащи и динамика. Папа всегда ворчит, что все экшен-сцены – это перестрелки. Какой смысл в войне вампиров и оборотней, если у них есть огнестрельное оружие?

– Ты бы предпочел быть вампиром или оборотнем? – Я задаю вопрос так, как будто мы не обсуждали эту тему во всех подробностях. Я всегда выбираю вампиров, а папа каждый раз твердит, что, как бы сильно он ни любил истории о вампирах, не отказался бы от возможности понежиться на солнышке. Оборотни обладают суперскоростью и силой, а еще могут наслаждаться солнцем и луной. Но победа по умолчанию за мной, так как оборотней не существует. По крайней мере, я в них не верю. Прелесть жизни после признания Джеральда в том, что теперь ничего нельзя списать со счетов.

Скользнув по мне взглядом, папа наклоняется вперед.

– По-прежнему выбираю оборотней. Я не собираюсь переходить на другую сторону только потому, что меня накачали лекарствами. – Он откидывает голову на подушку и закрывает глаза. – Тем не менее, хорошая попытка.

– Но вампиры бессмертны! – мой последовательный аргумент. Папа всегда возражал, что никто не захочет жить вечно, но это было раньше. Когда мы последний раз смотрели фильм, в котором вампир умирал от рака?

Никогда.

Папа даже не открывает глаза. Мне нужно, чтобы он перешел на другую сторону. Мне нужно слышать, что теперь он выбрал бы вампиров, потому что не хочет расставаться со мной. Нужно, чтобы он стер из моей памяти то облегчение, которое я видела на его лице недавно. Чтобы он продолжил борьбу.

– Папа, – шепчу я.

Его глаза остаются закрытыми, нужно дать ему поспать, но мне невыносимо больно сидеть рядом и размышлять о том, насколько его круглое лицо осунулось за последние две недели. Что, если папа закроет глаза и больше никогда их не откроет? Эта мысль заставляет мое сердце биться слишком сильно и слишком быстро, я не могу дышать и думать о чем-то еще, кроме желания убедиться, что его глаза открыты. Протягиваю руку и касаюсь его руки.

– Папа! – зову я чуть громче.

Его глаза приоткрываются.

– Что, милая?

– Ты ведь еще не утратил надежду, правда? Ты не сдался. Я знаю, ты веришь в чудеса. – Мой голос срывается, и я прикусываю язык, чтобы причинить себе ощутимую боль, на которой можно сосредоточиться. Вкладываю все силы в то, чтобы мой голос звучал твердо и уверенно. – Ты научил меня верить в них.

– Конечно, верю, милая. И я никогда не утрачу надежду, но иногда то, на что мы надеемся, меняется, а иногда мы не можем надеяться на то, чего действительно хотим.

Папа протягивает мне руку, но я не тянусь к нему в ответ. Этот жест похож на согласие, как будто папа хочет, чтобы я сдалась и надеялась на что-то еще, но на что? Возможно, раньше у меня были другие мечты, но прямо сейчас я не могу придумать ни одной, которая не включала бы присутствие моего отца.

– Ты меня понимаешь? – спрашивает он.

Я киваю, но отказываюсь встречаться с ним взглядом. Когда все же решаюсь посмотреть на папу, его глаза снова закрыты.

– Папа? – зову я.

Хлопает входная дверь, и я вздрагиваю. Голос моей сестры взволнованно звучит в передней части дома, а затем перемещается дальше. Облегчение развязывает узел в моем животе. Сестра тоже злится. Мама сказала ей, что они сдаются, и теперь Джессика вразумит их. Мама послушает ее.

Когда два года назад сестра уехала в колледж, я практически выдохнула. Мы так отдалились друг от друга после разоблачения вампиров, что почти не разговаривали. В основном я избегала ее, потому что не могла выносить снисходительных взглядов, которыми она обменивалась с мамой, когда я говорила о чем-либо, связанном с вампирами, даже если это был просто новый фильм.

Но когда папа заболел, мне не хватало ее. Я хотела, чтобы ко мне вернулась старшая сестра, какой она была до того, как вампиры стали реальными, та, с которой я держалась за руки, чтобы заснуть, в тех редких случаях, когда папа разрешал нам посмотреть что-то слишком страшное. Ну, когда она была напугана. Я притворялась, что мне тоже страшно, чтобы Джессика не чувствовала себя одинокой. Я сжимала ее руку, и она повторяла, что вампиров не существует, снова и снова, пока не засыпала, а я лежала рядом и тайно надеялась, что они существуют.

Мне снова нужен был кто-то, ради кого я могла бы быть сильной, но еще я хотела, чтобы сестра сжала мою руку и сказала мне, что рак не страшен. Пусть он существует, но этого монстра легко победить.

И она это сделала.

Джессика появилась с папками, пестревшими цветными закладками, где содержались исследования, варианты лечения и клинических испытаний. У нее была статистика для мамы. У нее была надежда для папы. Она даже отыскала лучшую диету – ту, которой мама старательно придерживалась с тех пор. Я уже несколько месяцев ем крестоцветные овощи с каждым приемом пищи и ни разу не пожаловалась. Я знаю, что теперь у Джессики будет другой план для нас. В новой рутине не будет ничего такого, с чем я не смогла бы справиться.

Но тут сестра врывается в