Читать книгу "Древо Иуды - Арчибальд Кронин"

Да, сочувственно размышлял он, ей многое довелось пережить, хотя она никогда об этом не говорила. Находясь в чудовищно стесненных обстоятельствах, наряды она меняла не часто, зато все они были хорошего качества и она умела их стильно носить. Когда они отправлялись вместе на прогулку, она обычно надевала линялый коричневый костюм из домотканой шерсти, щегольскую шляпу в стиле берсальеров,[19]белые трикотажные чулки и крепкие грубые башмаки ручной работы тускло-бурых тонов. Сегодня на ней был простой, но ладно сшитый костюм желтовато-коричневого цвета, туфли и перчатки такого же оттенка, и она пришла без головного убора. Каждый ее взгляд и жест свидетельствовал о вкусе, исключительности и породе — Мори мог бы и не напоминать себе вновь, что перед ним утонченная дама из высшего света.

— Вы всегда угощаете меня таким вкусным чаем.

— Это «Твайнингс», — пояснил он. — Я заказываю специальный купаж для нашей жесткой озерной воды.

Она с легким укором покачала головой.

— Право… вы все предусмотрите. — И помолчав: — Как же чудесно, когда можешь осуществлять любые свои желания.

Последовала продолжительная пауза, во время которой они наслаждались чаем на жесткой воде, а потом вдруг, мельком взглянув вверх, она воскликнула:

— Мой дорогой друг… вы все-таки ее купили!

Она наконец заметила Вюйяра и, взволнованно поднявшись, ловко удерживая при этом чашку с блюдцем, пересекла комнату, чтобы получше разглядеть картину.

— Прелестно… прелестно! И смотрится гораздо лучше здесь, чем в галерее. Какой восхитительный ребенок на маленькой табуреточке! Я только надеюсь, что Лойшнер вас не ограбил.

Он подошел к ней, и они вместе, молча, восхищенно любовались пастелью. Ей хватило вкуса не перехваливать картину, но когда они отвернулись, она окинула взглядом неброский интерьер XVIII века, мягкий серый ковер и гобеленовые стулья в стиле Людовика XVI, картины — «Понт-Авен» Гогена, с подписью и датой, что висел над фигурками династии Тан, расставленными на каминной полке георгианского периода; изумительного Дега на противоположной стене, изобразившего обнаженную фигуру; раннего Утрилло и пейзаж Сислея; приглушенного Боннара, чарующую Мэри Кассат[20]зрелого периода, а теперь еще и Вюйяра — и промолвила:

— Обожаю вашу гостиную. Среди этих красивых вещей можно провести всю жизнь. Но самое лучшее то, что вы их заслужили.

— Думаю, я имею на них право, — скромно заметил он. — В молодые годы, что я провел в Шотландии, у меня почти ничего не было. Более того, я тогда ужасно бедствовал.

Это была ошибка. Стоило ему произнести эти слова, как он тотчас о них пожалел. Разве его не предупреждали, что не стоит оглядываться, смотреть нужно только вперед, вперед? Он поспешно добавил:

— Но вы… до войны вы всегда жили… — он слегка запнулся, — в роскоши.

— Да, у нас была изысканная обстановка, — бесстрастно ответила она.

Снова наступила тишина. Полуулыбчивая сдержанность ее последнего замечания на самом деле могла бы считаться геройством. Она была вдова барона фон Альтисхофера, представителя старой еврейской семьи, заработавшей огромное состояние в предыдущем веке на государственных табачных концессиях; в его собственность входили и обширное поместье в Баварии, и небольшой охотничий домик в Словакии. Барона расстреляли в первые полгода войны, а она, хотя и не принадлежала к его вере, следующие три года провела в концентрационном лагере Ленсбаха. После освобождения она пересекла швейцарскую границу. Все, что у нее осталось, — дом у озера, Зеебург, и в нем, практически без гроша, она храбро старалась заново построить свою жизнь. Начала с разведения редких веймарских легавых; затем, ввиду постыдно малых размеров обычной пенсии, ее друзья — а их у нее было много — стали приезжать в качестве платных гостей, чтобы насладиться отдыхом в просторном немецком замке с огромным заросшим садом. И вот теперь вокруг Зеебурга образовалось элитарное маленькое общество, центром которого была она. Какое удовольствие восстанавливать прекрасное старое здание, заполнять его мебелью соответствующего периода, пересаживать сад, реставрировать скульптуры! Она хоть раз намекала на это? Нет, никогда, никогда… Это была его собственная мысль, полет фантазии… Неловко, почти украдкой, он взглянул на часы.

— Думаю, нам пора, если вы готовы.

Он заранее решил отвезти ее на вечер с помпой: Артуро надел свою лучшую синюю униформу, чуть светлее, чем у моряков, и взяли они большую машину. Так как это был единственный «ролле» во всем городе, его появление всегда производило что-то вроде фурора.

Сидя рядом с ней, пока они плавно скользили по дороге, и касаясь ее рукава на мягком подлокотнике, он испытывал необыкновенный душевный подъем. Его брак оказался катастрофической неудачей, тем не менее после ухода на покой он всерьез рассматривал перспективу, по вульгарному выражению Виленского, «второй попытки». За те полтора года, что они пробыли соседями, их дружба настолько окрепла, что постепенно возникла идея о более тесном общении. Правда, он до сих пор рисовал в своем воображении более юные и нежные образы — Фрида фон Альтисхофер была немолода и в постели наверняка окажется не такой сочной, как ему хотелось бы, а у него как у мужчины, доведенного непомерными притязаниями покойной жены до гипертрофии предстательной железы, теперь появились потребности, которые следовало удовлетворять хотя бы из соображений здоровья. В то же время Фрида была сильной и жизнелюбивой натурой с глубокими, пусть и затаенными чувствами, вполне способной на неожиданную страсть. Так часто случалось с женщинами, миновавшими менопаузу, о чем он знал по своему медицинскому опыту. Что касается всего прочего, то из нее, безусловно, получится самая восхитительная аристократическая жена.

Но вот они и в городе, объехали вокруг общественного сада с высоким центральным фонтаном. Артуро остановил машину, тут же выскочил, сорвал с головы форменную фуражку и распахнул дверцу. Они поднялись по ступеням в Кунстхаус.

— Сегодня из Берна специально по случаю приедут мои друзья-дипломаты. Быть может, вам захочется познакомиться с ними, если вы не сочтете это скучным.

Он был глубоко тронут. Хотя он не считал себя снобом — боже упаси, нет! — он любил знакомства с «достойными людьми».

— Вы очаровательны, Фрида, — шепнул он, внезапно бросив на нее быстрый, проникновенный взгляд.

Глава III

Вечер был в самом разгаре. Длинный зал гудел, наполненный до отказа. Съехалась вся знать округа, много достойных бюргеров Мелсбурга и те фестивальные исполнители, кто давал концерты в течение всей недели. Последние, увы, в основном принадлежали к старой гвардии, так как, в отличие от более крупных курортов Монтрё и Люцерны, Мелсбург был небогат, и, выбирая между сантиментами и скудными средствами, комитет из года в год возвращался к знакомым именам и лицам. Сквозь сигаретный дым Мори разглядел немощную фигуру распорядителя, который едва доковылял до подиума, весь закованный в видавший виды тесный фрак с позеленевшими от пота подмышками. А там уже стоял виолончелист, высокий и тощий, как жердь, в сильно потертых на коленях брюках — видимо, надолго со своим инструментом он никогда не расставался. Музыкант разговаривал с английским контральто, Эми Риверс Фокс-Финден, обладательницей выдающегося бюста. Впрочем, какая разница, подумал Мори, весело пробираясь сквозь толпу со своей спутницей, — публика на концертах, всегда восторженно и долго аплодирующая, напоминала ему (как бы он ни любил своих соседей) радостных овец, усаженных в ряды и хлопающих передними ногами.